Ну и хорошо. Теперь можно за уроки — и спать, и прощай, шестое октября. Завтра поставлю Влада торговать, а сам пойду в библиотеку вникать в насущные проблемы, изучать приватизацию. Надо хорошенько все просчитать, взвесить, что выгоднее: купить ваучеры и обменять из на акции или пустить деньги в дело, а в акции вкладывать только то, что сверх запланированного капнет. Может, прокрутив деньги, я получу гораздо больше и быстрее.

Времени на раздумья осталось не так много: ваучерная приватизация продлится лишь до конца этого года, а дальше акции будут продаваться только за деньги.

С этими мыслями я и уснул, в этот раз рано, и десяти еще не было.

* * *

В среду, седьмого октября, в девять утра термометр, висевший на балконе за стеклом, показывал +4, синоптики обещали солнечный и теплый денек, потому я решил, что кроссовки выдержат такую температуру, а значит, Черкизон подождет.

Когда пришло время встречать Влада, и вовсе потеплело. Мы условились встретиться возле подъезда, и на месте мой продавец был уже без пятнадцати десять, в дедовой куртке и ботинках, которые я вчера подарил.

Я начал выносить сумки с балкона, отмечая, что Влад посвежел, на щеках появился румянец.

Когда осталась последняя, разогрел и сложил пельмени, которые мы вчера не доели, в поллитровую банку, залил сметаной и, чтобы они не так быстро теряли тепло, обернул кухонным полотенцем.

Уверен, как только я оставлю Влада на точке, он все проглотит. Даже если вчера Влад, получив зарплату, наелся досыта, до этого он, скорее всего, перебивался чем придется, а то и вовсе голодал.

Вдвоем мы зафиксировали ящики и коробки на кравчучке. Влад, покашливая, покатил тележку, я потащил сумку с остатками вчерашнего товара.

На месте, пока Влад собирал стол из ящиков, я в его присутствии взвесил товар, написал на листке, сколько чего и почем. Получилось тридцать два килограмма. Это тридцать четыре тысячи двести, если учитывать уценку остатков и восемь чурчхел.

Рядом стояла кудрявая шатенка лет тридцати, продавала вязаные шарфы, переброшенные через предплечье, а в руках держала синий вязаный кардиган, жадно косилась на виноград. Я отщипнул кусочек от кисти «Молдовы», протянул ей.

— Угощайтесь!

Женщина сперва собралась отказаться, но, увидев мою улыбку, взяла угощение и кивнул:

— Спасибо.

По-хорошему, мне следовало расспросить деда про рынок и присмотреть там место, ведь скоро похолодает, задождит, и вот так под открытым небом не постоишь. Но я решил поверить синоптикам, что и завтра будет тепло и солнечно, и…

Векторов движения было несколько: надо утеплиться на Черкизоне, купить Наташке обещанные сапоги. Также нужно штудировать школьный материал, который я пропустил, особенно математику и физику, а еще — поковырять «Коммерсантъ» в библиотеке, вдруг меня посетит гениальная мысль и глазоньки раскроются на происходящие процессы. Ну и, пока я в Москве, нужно порасспрашивать местных, где еще есть оптовые склады. В течение месяца желательно подыскать замену товару, ведь фрукты скоро закончатся, и торговать будет нечем. Или ну его?

Вдруг придумается что-то более глобальное, чем торговля на точках?

— В принципе, я готов, — сообщил Влад, щурясь на солнце.

Я оставил ему весы, кульки, водрузил на самодельный стол баночку с пельменями.

— Перекусишь, вот. Как думаешь, к трем дня освободишься?

Влад пожал плечами.

— Если пойдет, как вчера… — Он отвернулся и закашлялся; выплюнув мокроту, прохрипел: — К двум — сто пудов. Может, и раньше

Что я успею за четыре часа? В принципе, Черкизон не так уж далеко… Нет, без разговора с сестрой не поеду. Куплю не такие сапоги, она меня прибьет. Тем более завтра будет тепло, я не замерзну. Встречу товар — и на рынок.