Глава 19

Точка бифуркации?

Драться с Лёхой, с одной стороны, хотелось, с другой — нет. Точнее не так. Я-прошлый из штанов выпрыгивал, желая доказать местным, что я — не козявка, а вполне себе боевая единица. Вот если бы они меня встретили через год, когда я вымахаю под метр восемьдесят, тогда бы поостереглись такое говорить. Взрослый я, наблюдающий из глубин памяти, советовал проигнорировать поединок — ну что я кому докажу? Если огребу, совсем опозорюсь, и никто меня равным считать не будет. Да и избиение подростка подвигом трудно назвать. Лучше мемуары писать, красочно излагать последовательность событий, рассказывать про пустые магазины, обнаглевших валютчиков, распоясавшихся гопников, на которых нет управы, потому что все менты разгоняют демонстрантов.

Пройдет год-два, и прошлое поблекнет. Еще через пару лет сотрутся детали, теснимые безденежьем и инфляцией. Через тридцать народятся новые люди на земле, а свидетели сегодняшних событий и не вспомнят без подсказки, кто виноват и что случилось на самом деле.

Лет через шестьдесят начнут умирать мои ровесники, и эпоха — все то, чем мы жили и дышали, все, что любили и за что боролись — превратится в скрученного артритом дребезжащего старика. А потом останется только дата в архивах: 3 октября 1993 года. Не будет ни слова ни обо мне, ни об Олеге, переживающем за отца, ни о молодом милиционере, забитом насмерть, ни о раненых и покалеченных.

Потому что воспоминания — это то, что, уходя, мы забираем с собой.

Понимание проступило отчетливо, нависло гильотиной, готовой оборваться в любой момент, и мной овладела безудержная жажда жизни. Не просто сидеть на заднице и ждать лучших времен и более удобных моментов, не функционировать, выполняя обязанности, а придать им объема, ловя и ощущая каждый миг, падая и взлетая, снимая сливки и ошибаясь.

Огребу? Ну и хрен с ним! Бабушке звонить рано, у деда есть телевизор, а парни уже ждут.

— Дед, я на турники, — отчитался я. — С местными подружился, опасности ноль.

Дед кивнул, не отрывая взгляда от экрана. Его брови шевелились в такт губам, он весь был там, на площади.

Надев новую куртку, я выбежал из квартиры.

На спортивной площадке были Алекс, Лекс-крепыш, Лёха, Олег и еще парень лет шестнадцати, смуглый, похожий на гостя из Средней Азии, но с точеными европейскими чертами лица. Егор так и не пришел.

Меня увидел Лёха, хлопнул в ладоши и воскликнул:

— Оба-на! Ты гля — не слился!

Лекс присвистнул, оценивая мой новый образ, кивнул уважительно.

— Ха! А мы уже собрались скидываться тебе на прикид, — сказал Олег обидное.

Смуглый шагнул вперед и протянул руку.

— Андрей.

Я представился, снял куртку, стянул подаренную Лёхой шапочку, определил вещи на железную лестницу и принялся разминаться. Лёха наблюдал за мной, скребя в затылке.

— Ты серьезно, что ли? Да ладно, ничего страшного, если сольёшься. Ты прям так серьезно вот это вот!

Обернувшись, я с улыбкой посмотрел на него.

— Сказал — делай. — И принялся приседать, потом — отжиматься и растягиваться, не обращая внимание на зрителей.

Через десять минут, когда всем уже надоело наблюдать за разминкой, только Лёха смотрел на меня все более и более обреченно, я поднялся, отряхнул ладони и спросил у него:

— Ты чем занимаешься и как долго?

— Тхеквондо! Три года. У меня зеленый пояс.

— Ой не свисти «три года», — скривился Андрей. — И года нет.

— А до того бокс был! — возразил Лёха и спросил у меня. — А ты?

— Всяким, — отмахнулся я, не желая бахвалиться и открывать козыри.

Три года — против моих четырех месяцев.