|
12, 11), и поскольку я вообще занимаюсь здесь всем, что «впервые», то отмечу, что она — первая «прекрасная женщина» в Библии. Но даже сейчас, когда перед нами наконец-то впервые появляется мужчина с такой красивой женой, мы все равно еще ничего не слышим о «любви». Уже миновали многие поколения, люди изрядно расплодились и размножились, они не раз гневались и убивали, творили грехи и бывали наказаны, они построили город, и башню, и ковчег, пили и плакали, изгоняли других и подвергались изгнанию сами, смеялись и смешили, лгали и боялись, сажали виноград и копали колодцы — но они всё еще не знали любви. Все упомянутые выше слова уже появились. И только это слово — «любовь» — еще нет.
И тут — неожиданность. Страшная неожиданность. «Возьми-ка сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, и пойди в землю Мориа и там принеси его в жертву всесожжением». Принято думать, будто история жертвоприношения Исаака имеет целью разъяснить, что Бог Израиля возражает против человеческих жертв — засвидетельствованного в Библии и широко распространенного тогда обычая. Так, Месса, царь моавитян, принес в жертву Богу своего старшего сына, когда израильтяне разгромили его армию. Но такие же ужасы происходили в те времена и у нас, у евреев. О царе Ахазе сказано: «И своего сына тоже предал огню, подражая мерзости других народов» (4 Цар. 16, 3). Наиболее известный и печальный случай такого рода — это история Иеффая Галаадского, одного из героев книги Судей, который поклялся принести в жертву — если победит в войне — первого, кто встретит его по возвращении. Первой вышла ему навстречу, с барабанным боем и танцами, его дочь, и он выполнил свой обет. Наши мудрецы поспешили объяснить, что, дескать, Иеффаю просто недостало знания Торы, а то бы он мог освободиться от своего обета, но я не буду рассказывать подробно эту историю — читатель может сам заглянуть в конец 11-й главы книги Судей и понять, что в определенном смысле история Иеффая и его дочери еще страшнее истории Авраама и Исаака. Что же касается самого жертвоприношения Исаака, то лично я полагаю, что этот рассказ был предназначен не для осуждения человеческих жертвоприношений, а для того, чтобы показать, до каких мрачных глубин может дойти послушание самого послушного верующего в Библии. Так или иначе, но в той же фразе, где Бог требует принести ему в жертву Исаака, в Библии впервые появляется слово «любовь». Ее упоминание заслонено ужасом жертвоприношения, она почти не заметна, но это не причина игнорировать ее присутствие. Она появилась, и, кроме того, что это именно любовь отца к сыну, есть в ней еще одна любопытная особенность: она появляется не в словах рассказчика и не в словах Авраама. Не Авраам говорит Исааку, что любит его, и не автор рассказывает читателю, что Авраам любит сына, а Бог говорит об этом Аврааму, как будто сообщая об этой первой любви не только нам, но и самому «первому любящему». В сущности, Бог возвращается здесь к Своему замечательному занятию времен Сотворенья — давать имена. Это хорошо и это полезно — для всех, кто с давних и до нынешних дней вопрошает: «А что это такое — любовь?» По моему скромному мнению, такой вопрос свидетельствует о кокетстве. Что такое любовь, понимают все, особенно когда она заполняет сердце, а также, когда ее в сердце недостает. Я осмелюсь предположить, что даже Бялик, хотя и вопрошал: «Что такое любовь?» — тоже способен был распознать ее, когда она приходила к нему и когда уходила, хотя он и затруднялся выразить свой ответ в словах. Хорошо, что Богу нравилось такое занятие — давать имена. В силу этого Он и любви дает имя уже при первом ее появлении. Бог назвал свет «днем», а тьму — «ночью», и суше дал имя «земля», а собраниям вод — «моря», и своду над нами — «небо», а вот это, Авраам, это чувство, которое ты испытываешь к своему сыну, называется «любовь». |
