Любовь Давида и Ионафана вошла в историю как символ любви и дружбы между двумя мужчинами. Но лишь немногие обращают внимание на то, что даже это чувство было односторонним. То была любовь Ионафана к Давиду, но не Давида к Ионафану. Это обнаруживается самым неожиданным и трогательным образом в словах самого Давида, в его плаче по Саулу и Ионафану после их смерти в битве на горе Гильбоа.

Плач этот, один из самых известных и красивых текстов ивритской поэзии, поистине великолепен в своем сочетании искренности с прагматизмом, подлинного горя с продуманной расчетливостью. Конечно, прославляя погибшего царя Саула, Давид наверняка уже думал о собственном воцарении, которому предстояло произойти в ближайшем будущем. Но, оплакивая Ионафана, он говорил от души, и у него вырвалась правда.

«Скорблю о тебе, брат мой Ионафан, — сказал он, — ты был очень дорог для меня; любовь твоя была для меня превыше любви женской» (2 Цар. 1, 26).

Внимание читателя, естественно, привлекает выражение «женская любовь», но по — настоящему важные слова здесь — «любовь твоя». Они дают точную характеристику отношений между этими двумя людьми, подтверждая, что речь идет о любви Ионафана к Давиду, но не о любви Давида к Ионафану.

«Превыше была твоя любовь», — говорит Давид, а не «превыше была моя любовь». «Твоя любовь», — говорит он и даже не «наша любовь». Иными словами, Давид и сам сознавал, что в их паре Ионафан всегда был любящим, а он, Давид, — любимым.

Что же, Давид просто проговорился ненароком или и здесь говорил с тайным расчетом? Безусловно, когда речь идет о Давиде, вторая возможность вполне допустима. Но так или иначе, факты налицо. Давид был любим, но не любил, был объектом ухаживаний, но не ухаживал, и при этом хорошо понимал и использовал такую ситуацию. Эта избалованность мало-помалу породила в нем ощущение вседозволенности, а чувство вседозволенности способствовало его провалам и под конец привело к жалкой кончине.

«Сто краеобрезаний Филистимских»

Подобно тому как Давид не любил ни одного из любивших его людей, так не любил он и Михаль. Но тут дело обстояло куда хуже, поскольку Михаль, как мы уже говорили, была, по словам Библии, первой женщиной, любившей своего мужчину. Любящих мужчин в Библии немало, и ее авторы изрядно потрудились, повествуя нам о них во всех подробностях. Исаак любил Ревекку (Быт. 24, 67), Самсон любил Далилу (Суд. 16, 4), Артаксеркс любил Эсфирь (Есф. 2, 17), Иаков любил Рахиль, Ровоам любил Мааху (2 Пар. 11, 21), Елкана любил Анну (1 Цар. 1, 5), и во всех этих случаях фигурирует в явном виде слово «любовь». Оно употребляется даже в отношении двух библейских насильников: Амнон «любил» Фамарь (2 Цар. 13, 1) и Сихем, сын Еммора, «любил» Дину (Быт. 34, 3). Но вот о Давиде не сказано, что он любил Михаль, и его отношение к ней тоже не свидетельствует о любви. Хотя, как я уже говорил, оба они, она и ее брат Ионафан, в двух разных ситуациях помогли Давиду бежать от убийц, подосланных Саулом, но с Ионафаном Давид хотя бы попрощался с плачем и поцелуями, а уходя от Михаль, он даже не оглянулся. С Ионафаном он продолжал встречаться тайком, но с Михалью, своей женой, даже не попытался встретиться. При желании он вполне мог найти способы. Он уже совершал во много раз более дерзкие поступки. Но он не возражал и не противился, даже когда Саул отдал ее другому мужчине.