Женька нахмурилась, кивнула и подошла ближе к Матюше. Она посмотрела ему в глаза и сказала:

– Тебе, Матюша, придется жениться на ней! – и ткнула пальцем в Анну, которая тут же покраснела как свекла. Матгемейн растерянно переводил взгляд с одной на другую русскую женщину, тогда Женька напрягла мозг и извлекла оттуда, из его глубин, кое-какие знания английского.

– Will you marry her? – спросила Женька строго, и Матгемейн нахмурился. Анна тут же принялась злиться на Женьку, что та вот так, напрямую, навязывает ее Матгемейну, которому, может, уже не так и надо… Матюша хоть и не знал русского почти совсем, каким-то шестым чувством уловил смысл диалога, но молчал и качал головой.

– Не надо. Не надо marry me! – пробормотала Анна почти зло, но Матгемейн взял ее за руку и кивнул.

– Of course, I will, – прошептал он ей на ухо. – Do you?

Анна окончательно растерялась, растрогалась, расплакалась и осела на лавочку. Все это было неправильно: и эта ужасная ночь, и запах ночлежки, которым они теперь все пропахли.

– Yes! – прошептала Анна в ответ, продолжая беспокоиться. Только тогда немного отпустило, когда Матюша притянул ее к себе, поцеловал в губы и торжественно повел к выходу из центра временного содержания нелегальных мигрантов – прямо в светлое, российско-ирландское будущее.

Но все радовались. Ванька радовался, а также остригся почти налысо и попросил Женю ждать его из армии. Она даже умилилась: не каждой удается услышать такое в двадцать девять лет. Беременность, которая свалилась Женьке как снег на голову, также была проблемой в том смысле, что где жить и на что жить было не очень-то понятно. Сейчас, пока на работе о беременности еще никто не знал, можно было продолжать снимать квартиру, управлять «Хендайчиком», делать вид, что все разрешится само собой. Но факт заключался в том, что ответов на эти вопросы не было до сих пор.

Маме Женя так и не сказала о беременности, хотя за время ее течения была в гостях у «сказки» уже дважды. Мама спрашивала, как у Жени дела и почему она совсем за собой не следит – у нее прыщи и кожа не в порядке, такую никто замуж не возьмет. Мама стряхивала с Жениного рукава несуществующую пыль и вытирала несуществующую грязь с уголков ее губ, используя при этом обслюнявленный кончик носового платка. Женина мама всегда считала, что ее дочь – неудачный ребенок, тот самый, на котором природа отдыхает. И что, сказать ей о том, что она «залетела» от молодого (настолько молодого, что он ушел в армию) парня, который до этого вылетел из двух институтов? О, достойный штрих в общий портрет. «Эх, Женечка, и когда ты только повзрослеешь?» Нет уж, о беременности маме пусть лучше кто-то другой говорит. Или она узнает о ней, когда увидит Женю, толкающую вперед колясочку.

И был еще один человек, которому Женя не стала говорить о беременности, зная точно, что никакой радости от этого не испытает. Алексей. Реинкарнировавший Малюта Скуратов, ее босс и по совпадению самый ненавистный человек на свете.

– Ты опоздала! – Алексей встретил Женю в коридоре их офиса, практически в дверях.