— Это болото, — спросил Альден, — где оно?

— Частично в округе Маталуса, частично в Фэйрвью. Это местный Промежуток. Они все местные. Крупных нет. Только множество мелких.

Альден покачал головой.

— Болото видно из окон моего дома. Ни разу не слышал о том, что в нем есть Промежуток.

— О нем не оповещают всех и каждого, — ответил Эрик. — Не наносят на карты. О таких вещах не говорят.

— Сколько миль? Далеко отсюда до края?

— По прямой — миль тридцать-сорок. Только ты не будешь двигаться по прямой.

— А периметр охраняется?

— Над болотом летают патрули — ищут людей. Они могут тебя и не заметить. Если будешь старательно держаться под прикрытием. Но есть риск, что заметят. Тогда они встретят тебя на краю болота.

— Но даже если и не выследят, — спросила Китти, — куда ты пойдешь? Контролер поймает тебя. Или кто-нибудь другой увидит и донесет. Никто не осмеливается помогать беженцам из Промежутка.

Дерево, под которым сидел Эрик, росло неподалеку от сгрудившихся в кучку хижин, которые служили кровом обитателям Промежутка.

Кто-то, заметил Альден, развел большой костер, и от края воды к нему шел согбенный оборванный мужчина с утренним уловом рыбы. В тени одной из хижин лежал, растянувшись на тюфяке, еще один мужчина. Все остальные — как мужчины, так и женщины — с безразличным видом сидели, сбившись в группки.

Солнце на востоке едва начинало свое восхождение, но уже стояла душная жара. В воздухе пронзительно жужжали насекомые, а в бледно-голубом небе лениво кружили птицы.

— Док разрешит нам взглянуть на его карты?

— Может, и разрешит, — ответил Эрик. — Попробуй его попросить.

— Я разговаривал с ним вчера ночью, — сказал Альден. — Он сказал, что это безумие.

— Он прав, — заметил Эрик.

— У дока забавные идеи, — сказала Китти. — Он не винит роботов. Говорит, что они всего лишь выполняют работу, к которой их приставили люди. Что это люди придумали такие законы. А роботы только их исполняют.

И в этом тоже док прав, подумал Альден.

Хотя теперь трудно было разобраться, как же человечество в конце концов докатилось до такого положения. Возможно, виной тому было чрезмерное выпячивание роли здоровья и общественное ослепление, которое стало результатом этого выпячивания.

Безусловно, если задуматься, все это не имело никакого смысла. Человек имеет право быть больным. Если он вдруг заболел — тем хуже для него. Это только его дело, больше ничье. Но почему-то болезнь возвели на одну ступень с убийством. В результате затеянной из самых благих побуждений борьбы за всеобщее здоровье, которая вырвалась из-под контроля, то, что некогда было несчастьем, превратилось в преступление.

Эрик взглянул на Альдена.

— С чего тебе так приспичило выбраться отсюда? Ни к чему это. Кто-нибудь найдет тебя, кто-нибудь сдаст тебя. Тебя снова привезут сюда.

— Может, просто из духа противоречия? — предположила Китти. — Иногда человек идет на что угодно, чтобы доказать, что он не сломлен. Чтобы продемонстрировать, что его нельзя сломить.

— Сколько тебе лет? — спросил Эрик.

— Пятьдесят четыре, — ответил Альден.

— Слишком много, — покачал головой Эрик. — Мне всего сорок, но я не пошел бы на такое.

— Это из духа противоречия? — спросила Китти.