Изменить размер шрифта - +
Один снаряд попал на верхнюю площадку надвратной башни; дежуривший там стрелок, поседевший за время войны ветеран, тут же подскочил к страшному железному шару с занесенным для удара прикладом. Снаряд бешено крутился, изрыгая клубы дыма; стрелок на секунду замер, потом ударил – всего один раз, по касательной. Фитиль, как отрезанный бритвой, упал на снег, снаряд был обезврежен. Стрелок успокаивающе улыбнулся своим перепуганным товарищам:

– Всегда выпадает, если знать, куда ударить.

Знамена сняли и унесли в тыл, к фузилерам, скрючившимся за низкой баррикадой, прикрывавшей вход в цитадель. В этой последней схватке они будут сражаться так, как умеют только они, – но пока неизвестно, сколько еще придется терпеть грохот взрывов, дикое ржание лошадей и гром пушек, несущийся над долиной, как будто одновременно ударили палочки целого полка французских барабанщиков.

Шарп присел на корточки на крыше цитадели, рядом с капитаном Джилайлендом. Чтобы перекрыть канонаду, ему приходилось кричать.

– Знаете, что делать?

– Да, сэр, – Джилайленд выглядел опечаленным: остаток ракет придется использовать не самым приятным для него способом. – Сколько еще?

– Не знаю! Час, может, два.

Все хотели, чтобы уже наконец появились французы, чтобы кончился этот металлический ливень и начался настоящий бой.

Фредриксон надсаживался, требуя, чтобы французы пошли в атаку. Он обзывал их бабами, боящимися взобраться на небольшой холмик или зацепиться за пару колючек, – пехота не появлялась. Один из стрелков вскрикнул было от боли, когда картечная пуля попала ему в плечо, но Фредриксон заорал, чтобы тот заткнулся.

Пушкари склонились над своими орудиями, непрестанно вычищая их, поправляя наводку; они кормили своих ненасытных зверей железом, чтобы те отомстили за погибшего полковника.

Шарп неотрывно наблюдал за селением с восточного края крыши цитадели, дернувшись лишь раз, когда после случайного попадания картечи в амбразуру, через которую он смотрел, мимо его лица пролетел бритвенно острый осколок камня. Где-то закричал и тут же смолк раненый, раскаты канонады раз за разом проносились над долиной, над перевалом тянулся пороховой дым, но металл все так же бил в стены, а во дворе по-прежнему взрывались снаряды.

– Сэр? – встрепенулся вдруг Харпер.

Французы наступали.

Они шли несколькими колоннами, но не теми огромными колоннами, которыми так гордилась Франция, а узкими, по четыре человека в шеренге, вившимися от селения подобно змеям. Три батальона быстро двигались по дороге, а пушки все продолжали грохотать. Люди Шарпа гибли по одному или по два, но снаряды все сыпались.

Пятнадцать сотен человек с примкнутыми байонетами остановились в центре долины, вне досягаемости для орудий.

Шарп внимательно наблюдал за ними. Он удерживал это место уже целый день, но понимал, что напрасно надеялся продержаться два. Не получится. У него осталась всего одна карта, и когда она сыграет, все кончится. Он будет отступать на юг через холмы, надеясь, что у французской кавалерии найдутся цели получше, чем его измученный отряд. Раненых придется оставить на милость французов. По приказу Шарпа гарнизон уже сложил свои ранцы и шинели у южного выхода из цитадели, точнее, пролома, уже использованного однажды людьми Пот-о-Фе: сейчас его охраняли два десятка фузилеров, чтобы не дать малодушным сбежать раньше времени. Майор улыбнулся Харперу:

– Неплохая была драчка, Патрик.

– Она еще не кончилась, сэр.

Но Шарп понимал, что это не так. Проклятье висело на нем тяжким грузом, и он сознавал, что именно оно принесет ему поражение, позволив французам пройти через перевал. Интересно, будет ли у него время спуститься в подземелье и убить желтолицего урода прежде, чем охваченные паникой люди ринутся на юг? Тогда проклятье будет снято.

А Хэйксвилл прислушивался к доносившимся в подземелье звукам.

Быстрый переход