Дым потихоньку рассеялся, уносимый ветром, и Шарп наконец увидел, почему не стреляют пушки.

Людской поток захлестнул долину: батальон, атаковавший дозорную башню, беспорядочно отступал. Шарп ухмыльнулся: должно быть, это Милашка Вильям пустил им кровь.

А Милашка Вильям был в ярости.

– Ублюдки! Ублюдки! – орал он, грозя кулаком людям в небесно-голубых мундирах, появившихся из-за замка и взявших в байонеты батальон, наступавший на Фредриксона. – Ублюдки! – испанцы украли у него драку.

– Сэр! – торжествующе завопил Харпер, ткнув пальцем влево. – Сэр!

Стрелки. Сотни стрелков! Зеленые куртки! Откуда они здесь, удивился Шарп, и почувствовал, как предчувствие поражения покидает его. Он смотрел, не веря своим глазам, как французы бегут от монастыря, как выстраивается на его собственном фланге стрелковая цепь. Потом он взглянул направо и увидел на холме испанские мундиры. Они победили!

– Фузилеры! Вперед!

И тогда Хэйксвилл нанес свой удар.

Глава 29

Была найдена лишь часть того золота, которое с таким трудом доставили к Господним Вратам Шарп и Дюбретон. Кое-что, отобранное у пленных, навеки осело в ранцах французских и британских солдат, но большая часть все еще оставалась в замке. Она была спрятана: золото вообще весьма полезно спрятать, а потом достать, когда враг уйдет, поэтому Хэйксвилл спрятал его надежно. Оно было в подземелье, за одним из камней забрызганной кровью стены, возле которой он пытал и убивал мужчин и женщин, осмелившихся доставить ему неудовольствие. Теперь это золото понадобилось.

Конечно, он не стал опустошать тайник, забрав достаточно, чтобы выбраться наружу и продержаться несколько недель. Когда шум битвы подсказал ему, что в замке почти никого не осталось, Хэйксвилл сделал свой ход.

Он бросил монету. Та звякнула, скатилась на пару ступенек ниже и замерла. Часовой, с тревогой вслушивавшийся в звуки боя, неверяще уставился на золото.

Из темноты, блеснув в свете факела и задребезжав на камнях нижней ступеньки, появилась еще одна монета.

Часовой, ухмыльнувшись, спустился по лестнице. Его товарищ, ревнуя к такой удаче, мрачно пробурчал предостережение, но тут на ступени пролился настоящий дождь сверкающего золота, и часовые, радостно улюлюкая, закивали друг на друга, решая, кто приглядит за пленными, пока остальные набьют монетами подсумки.

А золото продолжало прибывать. Его уже было больше, чем фузилер может получить за пять лет; оно блестело в темноте, звенело по ступеням. Хэйксвилл наблюдал, как часовые ползают на четвереньках, желая стать богачами.

– Пора!

Один из часовых успел дернуться и даже спустил курок, заставив дезертира рухнуть за край баррикады с пулей в голове, но и его накрыла волна полуголых людей, вонявших так, что невозможно было дышать, месивших его кулаками и наконец выбивших из часового остатки жизни прикладом его собственного мушкета.

– Хватит! – Хэйксвилл, согнувшись в три погибели, был уже на середине лестницы, рядом с окровавленным телом единственного оказавшего сопротивление. – Погодите, парни, погодите.

Сжимая в руках тяжелую сумку, набитую золотом, он вполз по лестнице и увидел, что коридор впереди пуст. В конце его виднелись сложенные в штабеля ранцы и шинели, но еще отраднее было видеть прислоненные к стене мушкеты, приготовленные Шарпом для последних защитников замка; сперва они были отняты у людей Пот-о-Фе, а теперь вернулись к ним.

Хэйксвилл не стал медлить. Метнувшись налево, он заглянул во внутренний двор цитадели и беззвучно выругался, увидев пост у южного выхода. Пройдя в противоположную сторону и подхватив по дороге шинель, он осмотрел замковый двор, практически пустой, не считая мертвых французов и странного вида дымящихся цилиндров, усыпавших брусчатку.