Я работаю в Министерстве иностранных дел, но все равно не знаю, что у него на уме, чего он действительно хочет. А в Африке кишмя кишат миссионеры, врачи, исследователи, барышники, ловцы удачи, ведущие крупную игру, – и немцы… – Он удрученно поморщился. – Не говоря о местных князьках и воинственных принцах, которые владеют там землями… до тех пор, пока мы не отберем у них эти владения с помощью каких-нибудь договоров. Или пока этого не сделают немцы.
– А что делает при этом «Узкий круг»? – ввернул Питт.
– Дергает за веревочки, – ответил Мэтью. – Тайно используя старые обязательства, втихомолку вкладывая крупные суммы и пожиная плоды. Вот об этом отец и говорил. – Он сел в кресле чуть поудобнее, понемногу начиная успокаиваться, хотя, возможно, он просто очень устал и поэтому не мог больше сидеть на краю, с прямой спиной. – И главное, против чего он возражал, так это против страшной засекреченности. Хотя заниматься благотворительностью анонимно – дело достойное и очень почтенное.
Они не слышали, как кто-то прошел за дверью.
– Сначала он думал, что общество создано именно с этой целью, – продолжал Мэтью, – что это группа людей, собравшихся вместе, чтобы лучше знать, где и кому требуется помощь, и чтобы эта помощь была не нищенской, одноразовой подачкой, а достаточной, чтобы существенно изменить положение к лучшему. Приюты для сирот, больницы для нуждающихся, помощь ученым, занимающимся исследованием особо опасных и редких болезней, дома для престарелых солдат… и все в таком роде. Лишь совершенно недавно он обнаружил, что существует у этой деятельности и оборотная сторона. – Мэтью, слегка извиняясь, добавил: – Отец был немного наивен, как мне кажется. Мы бы с тобой гораздо скорее поняли, что происходит. Он слишком хорошо думал о многих людям, которым я бы ни за что не поверил.
Питт припоминал, что ему известно об «Узком круге».
– А разве они его не предупредили, что не одобряют критики, а точнее, вовсе ее не приемлют?
– Да! Вот именно, предупредили! Очень вежливо, в очень взвешенных выражениях, – которые он совершенно превратно истолковал. Ему даже в голову не могло прийти, насколько все эти предупреждения серьезны.
Мэтью вздернул брови, а взгляд карих глаз стал одновременно насмешливым и глубоко уязвленным. Томас почувствовал к нему уважение, хотя понимал, что Десмонд решил не только очистить имя отца от подозрений в излишней слабости и доверчивости, но, возможно, также отомстить за него.
– Мэтью, – начал он, невольно подавшись вперед.
– Если ты собираешься уговаривать меня бросить это дело, то напрасно тратишь свое драгоценное время, – упрямо возразил тот.
– Я… – Питт как раз это самое и собирался сказать. И ему стало не по себе, что Мэтью так хорошо его понимает. – Ведь ты даже не знаешь, кто эти люди, – убеждал он. – По крайней мере, подожди и обдумай все тщательно, прежде чем что-то предпринять.
Слова его прозвучали слабо и неубедительно.
Мэтью улыбнулся.
– Бедняга Томас. Все еще в роли старшего брата… Но мы теперь не дети, один год старшинства уже ничего не значит. Он ничего не значил с тех пор, как мне исполнилось десять! Ну конечно, я все тщательно продумаю. Вот поэтому я и пришел к тебе. Я прекрасно понимаю, что не смогу нанести Кругу смертельный удар. Это гидра. Одну голову отрубишь, а на ее месте вырастут сразу две новые. – Лицо Мэтью снова потемнело и стало жестким. – Но я докажу, что отец не был в маразме, даже ценой своей жизни. – Он пристально посмотрел Питту в глаза. – Если мы позволим им говорить такое о людях, подобных отцу, – им, которые заставили его замолчать с помощью убийства, а затем его же опорочили, утверждая, что он тронулся разумом, – тогда кто же мы сами? Чего мы стоим? Разве мы сможем называться людьми чести?
– Никогда, – печально ответил Томас. |