Пораженная цель освещалась, как будто каждая частичка корпуса сделалась источником собственного света, потом оказывалось, что это уже не цель, а только искрящееся облако, сохраняющее ее форму, и сквозь это облако они проносились с Назгулом, как сквозь бесплотную тень. В сущности, оно ведь и было бесплотной тенью. Одним только паром.
Шельмам удалось расколоть строй противника, но сделав это, они утратили и преимущество. Тех все‑таки было больше. В «карусели», где каждый бьется сам‑один, численность врага становится решающим фактором. Хуже нет биться, когда зеленые и красные точки на твоем радаре вперемешку и так плотно, что плазменный сгусток накрывает и того, и другого.
Назгулу, впрочем, вполне удавались прицельные снайперские выстрелы.
— Я вызвал подкрепление, — сказал Гросс. — Они разберутся с крейсером, а мы отходим. Все — назад.
Потом... потом ничего не было. Очнувшись в темноте и пустоте, в неудобно вздутом скафандре, Натали припомнила сотрясший корпус удар. А может, про удар ей рассказала сильная ломота в спине и шее. Была ли она прежде, вспомнить не удалось. Эфир молчал.
* * *
Мы не встретим свирель у порога зари,
И волынщику врат рассвета сыграет не нам...
Башня Рован
Молчание эфира напугало ее сильнее всего. Всегда, сколько помнила Натали, кто‑то шутил и переругивался на волне эскадрильи, в бою же вообще стоял сплошной ор и мат, причем, как шум нормально работающего мотора — незамечаемый, и вдруг весь этот дикий крик исчез. Протянула руку ощупать блистер — и не нашла блистера. Только острые осколки кругом. На приборной панели не светилось ни лампочки. Справа на ней выплавлена дыра. Красиво.
Одна. Потерялась.
— Рубен, ты жив?
Молчание. Бестактная идиотка.
— Ты здесь? Рубен! — взвизгнула она, в единый миг утратив самое главное — контроль над собой.
— Зд... есссь, — шелестящий голос в шлемофоне был далеким, а главное — совершенно чужим.
— Что с нами случилось? — Еще и рта не закрыв, Натали сообразила, что вопрос неуместен и надо бы задать другой, на предмет «что делать».
— Сам дурак, — раздраженно ответил он. — Влетел под дружеский огонь. Увлекся, забыл, что реакция у «нормальных» не от скорости перемещения электрона в цепи зависит. Я б вывернулся, правду сказать, но перегрузка была бы несовместима с жизнью. Прости.
— Дружеский огонь? — Натали была ошеломлена. — Кто?
— Да какая разница? Кто‑то из Синих. Сейчас это консервной обертки не стоит. Слушай и запоминай...
— Что у тебя с голосом?
— А... больно мне, — просто признался Назгул. — Я последние силы трачу, ворочая зернышки под мембраной.
— Эээ... может?...
— Нет, сейчас это важнее всего. Слушай и запоминай. От этого твоя жизнь зависит.
— А твоя?
— Не перебивай. Твой скаф с перепугу перешел в автономный режим, воздуха в нем на шесть часов, не больше. Подключи его обратно к системе регенерации, она цела. Ты пилот и у тебя есть машина. Правильно рассчитав силы и направление, и рационально управляя, ты доберешься до «Фреки». Приготовься провести в кабине несколько суток. Еды и воды у тебя нет. Скажи себе, что ты в них не нуждаешься.
— Что у нас сломалось?
— Бортовой компьютер разбит. Поэтому молчит рация и не работает радар. И пеленг я не могу взять. Потому‑то нас и потеряли. Молчим и летим по инерции, Все системы, где не задействовано электричество, должны быть в норме... Нет, стоооой!
Натали поспешно убрала руку с управления ходовыми.
— Только не это! — Назгул в наушниках перевел дыхание. |