Вот тут старик повернулся.

– Она переменилась, Энниберд. Она стала другой, и уходит от меня торопливо, словно ее кто-то ждет. Если бы она видела в нем мужа, то рассказала бы мне. Энниберд, об этом не спрашивают, альва имеет право не ответить даже далеко зашедшему в годах. Энниберд, пойди за ней по следу.

Это был приказ.

– Пойти по следу, а потом вернуться к тебе? – уточнил Энниберд.

– Да.

– Она сказала, что пошла к ручью стирать твою рубаху.

– Она не брала у меня рубаху.

Энниберд ушам своим не поверил.

Он знал, что такое ложь, потому что встречался и с людьми, и с темными альвами. Браммар и Урар, темные альвы, были приятелями Верриберда, приносили ему снизу, из пещер, цветные камни, он их поил соками земли. Такое приятельство хоть и редко, но встречалось. Но в отношениях с людьми темные альвы были горазды на любой обман, да и люди ухитрялись заплатить им за руду и за кузнечные изделия меньше, чем следовало бы. С белыми альвами они себе такого не позволяли – белых альвов люди побаивались, считая, что они творят добро потому, что им лень творить зло. И в самом деле, тот, кто собирает целебные травы, уж точно знает ядовитые. А если бросить ядовитую траву в речку, то отравленная рыба всплывет кверху брюхом и лошади, которых привели на водопой, будут потом долго хворать.

– Я пойду по следу, – сказал Энниберд.

Ему уже не была нужна альва, он хотел понять природу лжи.

Энниберду было мало тех познаний, что передали наставники, он думал о чем-то странном и, возможно, ненужном. Общие предки белых и темных альвов очень его беспокоили, он пытался понять, как вышло, что одни унаследовали одно, а другие – другое.

След вывел к Ручью-в-тени, но там и обрывался – Сегебенна перешла ручей. Никаких следов стирки альв не обнаружил. Он тоже перешел на другой берег и узнал, что альва направилась вниз по течению – туда, где Ручей-в-тени теряет свое имя, потому что уходит из леса, где над ним смыкаются древесные кроны.

Альвы не очень любили бродить по открытой местности, разве чтобы найти нужные травы. Но Сегебенна пошла прямиком через луг, не прикасаясь к травам, и Энниберд – за ней следом.

Он обнаружил альву на берегу речки Неринне. Она была там не одна, а сидела на невысоком обрыве, свесив ноги вниз. Рядом с ней был темный альв.

И они громко смеялись!

Не то чтобы смех у белых альвов был под запретом, нет! Они могли тонко пошутить, могли ответить на шутку, их забавляли праздничные песни людей, порой довольно непристойные. Когда альв и альва вместе уходили в горы, никто за ними не подсматривал, никто их не подслушивал; возможно, там они веселили друг друга и хохотали. Но вести себя так в двадцати сотнях шагов от леса, да еще вместе с темным альвом? Это было очень, очень странно.

Между белыми и темными альвами отношения были построены главным образом на обмене. Молодежь, белая и темная, меньше озабоченная делами, могла встретиться только случайно.

Темный альв, обнимающий за плечи белую альву, – это было возможно, так же возможно, как союз между альвом и женщиной людского племени. То есть об этом можно было рассуждать, строить предположения, и не более. Увидев рядом две эти головы, черноволосую и беловолосую, почти прижавшиеся висками, Энниберд даже растерялся.

То, что Верриберд называл природой, преподнесло неожиданный и опасный подарок. Отчего вдруг возникло ощущение опасности – белый альв не знал. Но он так чувствовал – и, как у всех белых альвов, чувство заменяло полученные от старших или от самого леса сведения.

Темный альв сидел там, где ему сидеть было опасно, на солнцепеке, но Сегебенна смастерила ему забавную шапку, связав вместе несколько больших листов лопуха.