Догадливый крысолак, не желая погибать на ухвате, перепрыгнул через Тихона и в два прыжка оказался… у меня на макушке. Крепко уцепился за волосы, благо растительность у меня на голове была густая и длинная, и замер совершенно неподвижно.

    Повисла пауза.

    Домовой опустил ухват, растерянно топчась на месте, Маруська громко хохотала, сидя рядом со мной, а я мучительно соображала, как быть дальше.

    С одной стороны, жутко не хотелось, чтобы это сидело на моей голове. С другой стороны, не хотелось становиться свидетельницей убийства. Если учесть тот факт, что в моем времени по мне Гринпис рыдал горькими слезами, то, разумеется, после непродолжительного сопения победила жалость ко всему живому.

    Решительно приставив к голове раскрытую ладонь, я твердо приказала:

    -  Эй, наверху! Лезь сюда!

    На макушке почувствовалось шевеление, и мгновение спустя ошибка природы сидела, а точнее, висела там, где и было приказано, безвольно свесив голову, четыре тощих лапы и зад с хвостом. На моей растопыренной ладони уместилось только костлявое брюхо, то есть ребра с хребтом. Кстати, весило существо совсем ничего.

    -  И что мы будем делать? - прекратив хохотать, совершенно спокойным голосом поинтересовалась Маруська, ввергнув своим спокойствием домового в глубокий ступор.

    -  Кормить будем, - вздохнула я. - Все равно ни на что другое он сейчас не годится.

    -  Крысолака - и кормить!? - истерично взвизгнул домовой, выходя из ступора. - С ума сошла? Его истребить надо, нежить поганую, чтобы людям зла не причинял!

    -  Знаешь, - обернувшись к домовому, я посмотрела на него в упор, прижимая несчастного уродца к груди, - не знаю, где, кому и какое зло он успел причинить, но последние несколько минут я только и делаю, что наблюдаю за тем, как ты, и только ты пытаешься причинить вред этому вполне безобидному существу, которое виновато только в том, что голодало невесть сколько времени. Ты посмотри на него - только кожа да кости. Ну… и еще глаза.

    Действительно, глаза у крысолака были просто удивительные: большие, пронзительно-синие, обрамленные длинными, густыми, черными словно смоль ресницами. И в данный момент эти самые глаза смотрели на меня с такой мольбой, что я чувствовала, что скорее удавлюсь, чем позволю причинить их обладателю хоть какой-нибудь вред.

    -  Пей давай. - Вернувшись в столовую, я ссадила зверя возле блюдца с молоком, предназначенным для Маруси. Она у меня добрая, возражать не будет.

    Крысолак понюхал блюдце, обернулся ко мне, одарил странным взглядом и, заскочив на лавку, сунул узкую морду в мою чашку с остатками молока.

    -  Эй, ты! Брысь! - Опешив от столь наглого поведения, я замахнулась на зверя. Тот взвизгнул, но от чашки не отошел.

    В дверях спальни показался домовой с ухватом в мохнатых ручках. Судя по непродолжительному грохоту, он наводил порядок после разгрома. Увидев крысолака у стола, он вновь застыл истуканом, ухват гулко грохнулся на пол. Зверь подпрыгнул и заработал языком быстрее прежнего. Когда молоко закончилось, поднял морду и посмотрел на меня, явно прося добавки.

    -  Вот что… - Я осторожно взяла чашку двумя пальцами (вдруг зверь заразный), налила еще молока и обратилась к уродцу: - Чашку, так и быть, я тебе уступлю. Но вот есть за столом ты не будешь. Понятно? Твое место будет… здесь. - Я наклонилась и поставила чашку у ножки стола. Когда буду есть, не будет портить мне аппетит своим видом.

    Зверь молча спрыгнул на пол и принялся лакать.