Изменить размер шрифта - +
 – Сама реши, почему именно в твоем доме должны быть однолицые бесцветики, когда их нет уже нигде?

– Как это – «нигде»?

– Остались только бесцветики в вашей далекой деревне…

– Вайсберг?

– Да. Но это – хорошие бесцветики! – объяснил Качхид.

– А куда же делись однолицые бесцветики? Их уничтожили другие бесцветики? Со звезд?

– Я не знаю точно. Я был вдали от скверны, искал Скрытую Качу… Но я знаю – был барарум! И еще много раз барарум-рарум! Огонь среди воды! Очень красиво! А потом однолицые бесцветики пропали. Мой народ радуется и ест качу!

Полина повернула к Эстерсону свое чумазое лицо и прошептала:

– Роло, по-моему, клоны того… пропали! По крайней мере на нашей станции их уже нет!

– Ты уверена?

– Не уверена… Качхид, конечно, изрядный фантазер… Но не до такой же степени!

– Сейчас я возьму бинокль и все узнаю! – Эстерсон бросился к берегу проверять.

Через два часа он возвратился к землянке. Его распирало ликование. Он как следует осмотрел окрестности с верхушки самого высокого опура в округе. И не обнаружил ни одной клонской машины. Ни одного клона. Даже конкордианский флаг, гордо реявший на биостанции «Лазурный берег» всю зиму, был приспущен. Неужели войне конец?!

– Пока шел дождь, мы пропустили самое интересное, – сообщил Эстерсон. – Похоже, клоны действительно исчезли. Можно возвращаться!

– Тогда идемте же! Скорее! – Полина по-девчачьи подпрыгнула на месте. Ее глаза сияли. Куда только подевалась вчерашняя мрачная мегера!

– Мы идем слушать музыку, Качхид! Мы идем домой!

Пока Полина, восторженно вскрикивая, собирала их жалкие пожитки, а Качхид рассуждал о коварстве и жадности однолицых бесцветиков, призывая на их головы всевозможные кары («пожри их дварв!», «придави их гора!», «пусть дварвы катают их головы по дну моря!»), Эстерсон был поглощен более насущными рассуждениями. А именно: поместятся ли Качхид и Беатриче в скаф вместе с ними или же придется совершить для них персональный рейс? А еще он думал о том, что в подвале биостанции наверняка уцелела пыльная бутылка бургундского, пьяной горечью которого они с Полиной отпразднуют свое возвращение в тревожный мир людей.

 

Глава 7

 

Два Пушкина

Март, 2622 г.

Город Полковников

Планета С-801-7, система С-801

 

– Ну вот, бриллиантовая моя. Теперь ты почти свободна, – сказала Тане медсестра Галина Марковна, целеустремленная грудастая женщина лет пятидесяти. Она открыла дверь возле окошка регистратуры и передала Тане пластиковый кулек с ее немногочисленными, на совесть простерилизованными вещами.

С кулька улыбался румяный снеговик с ведром на голове и морковью вместо носа. На переднем плане поблескивали розовым глиттером елочные шары. Внизу извивалась псевдорукописная надпись «С Новым годом!».

Когда-то в этом, чудом пережившем все катастрофы, кульке лежал свитер из некрашеной шерсти мафлингов – его прислали Тане родители. В качестве подарка на Новый, 2622 год. И теперь Тане казалось, что этот Новый год (который они встретили на базе Альта-Кемадо) остался где-то в прошлой жизни. А 23 февраля и 8 марта она вообще не праздновала. Что называется, «обстановка не располагала».

– Спасибо, – пробормотала Таня и зачем-то открыла кулек.

Там лежали: синие бермуды Оленьки Белой с заплатой на самом заду (оттого-то покойница и оставила их на планетолете, что порвала и носить больше не собиралась), телесного цвета хлопчатобумажные трусики (собственность Тани), футболка с надписью «Пахтакор – чемпион» (это Нарзоева), кроссовки и голубая «снежинка» Эль-Сида.

Быстрый переход