Еще долго старейшие убеждали Саакадзе. Проникновенно говорил двалетец: напомнив о справедливом гневе Моурави, восхитился его рыцарским отношением к двали, неповинным в честолюбивых затеях своих тавади… Вот почему двалетцы просят Георгия из Носте стать основоположником династии Саакадзе…

Молча выслушал Саакадзе хозяев гор. Быть может, на какое-то мгновение мелькнула острая мысль: «Не правы ли умудренные жизнью высот вершители судеб горцев? Зачем отдаю в чужие руки святое дело, завоеванное кровью тысяч? Моей кровью!.. Кто, кроме меня, сумеет довести до победоносного завершения задуманное мною?» Но молния сверкнула и погасла. Глухим громом отдавались слова Моурави:

— Друзья мои, дорогие горцы, сколь радостны мне ваши речи! Не потому, что ласкают мой слух они, а потому, что ваша крепкая вера в Моурави сулит прочную боевую дружбу… Было время, когда церковь была готова венчать меня на царство, — ведь я спас от осквернения христов дом. Было время, когда смертельно испуганные князья раболепно преподнесли бы мне царский венец. Я это видел и не соблазнился. Не царем, а объединителем желаю я прославиться, не властелином, а другом народа хочу прослыть, не строптивцем, а мудрым советником царя надеюсь стать, воином, оберегающим своею грудью любимое отечество. И таким я буду, пока рука моя держит меч, пока слово мое сумеет убеждать! Нет, не за царским венцом, не за почестями и богатством гонял я коня через бранное поле, затянутое кровавым туманом… О величии родины мои помыслы, и ей клянусь в сыновней верности. Нет, не пристало мне снимать с Багратиони многовековый венец. Народ Картли указал мне дорогу, и какие бы крутизны ни предстали на моем пути, я пойду до конца… Я, Георгий Саакадзе, — лишь «первый обязанный перед Родиной».

С глубоким уважением взирали старейшие на Великого Моурави. Кто из князей отказался бы? Только теперь они оценили обращение его к ним за воинской помощью. Анта Девдрис гордился дружбой с богатырем воли и мысли. Он, Анта, больше не настаивал, ибо знал — это ни к чему. Но остальные хевисбери еще пробовали убеждать, уговаривать.

Моурави поднялся и дружески просил оказать честь его скатерти.

До поздних огней, зажженных в оленьих рогах, длилась кунацкая еда. Несмотря на обилие съеденного и выпитого, никто не отяжелел мыслью, слишком необычно было время.

Саакадзе воспользовался случаем еще теснее сблизиться с этими суровыми воинами, поклоняющимися чистому огню и владеющими волей гор. Он просил их остаться погостить в его доме, побывать на Дигомском поле, присмотреться к обновленному Тбилиси…

Шепчутся в Тбилиси, изумляются, не верят. «Что делать? Радоваться или горевать? Что будет? Что будет?» Амкары, купцы совещались с Даутбеком, Ростомом. «Барсы» советовали отправиться со знаменами в Метехи — просить правителя не бросать царства. Пусть все тбилисцы умоляют благородного правителя.

Примчались из Мухрани дед, дядя, братья родные и двоюродные… Все было кончено: Мухран-батони обратно слова не берут…

В палату мдиванбегов, совещающихся четвертый день, пошел старый Мухран-батони. Он с достоинством напомнил, что князья трижды жаловали в его владение просить Кайхосро на царствование, он, глава фамилии Мухран-батони, не соглашался на их просьбы, но надо было помочь Картли. И он, верный сын царства, согласился отдать внука на мученичество, благоразумно отказав в венчании на царство и говоря, что если за три года не явится законный царь, то Кайхосро возложит на себя венец.