|
Живот у него абсолютно круглый, как будто он проглотил шарик от подшипника. Не имею ни малейшего понятия, что в его мире считается нормой, но когда однажды я упомянул шарикоподшипник, он потребовал объяснений, а получив их, пригрозил меня запульникировать. Значение этого слова мне не было известно, но по тону я заключил, что это не должно быть приятно. От капли воды он проснулся и тут же стал как-то глупо возмущаться. Он говорил, что его чуть не утопили, и пустился в разглагольствования на тему о том, как в их мире принято правильно будить. Что-то насчет тихой музыки и танцев, лепестков цветов и легких касаний прекрасных пальцев танцующих дев. Я ему объяснил, что в нашем мире вместо всего этого отлично работают садовые шланги; он сделал несколько замечаний насчет невежественных варваров и достаточно остыл для делового разговора. Объяснив ситуацию, я ожидал, что он тут лее чего-нибудь набормочет, помашет ручками и – «да будет так».
Он ничего подобного не сделал. Вместо этого он серьезно посмотрел на меня и произнес: – Послушай, ведь ты меня просишь вмешаться в законы вероятности. – Именно так. – Но это не просто, – сказал он. – Конечно, не просто, – ответил я, – Иначе стал ли бы я тебя просить? Я бы сам это сделал, Только ради трудных задач обращаюсь я к столь могущественным и превосходным, как ты. Грубо до тошноты, однако помогает в разговоре с демоном, у которого пунктик насчет маленького роста и круглого брюшка. Моя логика ему понравилась, и он сказал: – Я же не говорю, что это невозможно. – Отлично. – Надо будет поднастроить джинвиперовский континуум твоего мира. – Точно сказано. Ты это у меня прямо с языка снял. – Мне придется добавить несколько узлов взаимосвязи континуума с твоим другом – вот с тем, у которого все время опасность просрочки. Кстати, а что это такое? Я объяснил, и он с некоторым придыханием сказал: – А, понимаю. У нас такие вещи используются в самых эфирных проявлениях привязанности. Пропусти момент – и твой предмет уже никогда тебе этого не скажет. Помню, как-то раз… Но я избавлю вас от несущественных подробностей его сексуального опыта. – Тут есть один момент, – наконец добавил Азазел, – когда я вставлю новые узлы, убрать я их уже не смогу. – А почему? Азазел принял важный вид: – Теоретически невозможно. Я этому не поверил ни на грош. Ясно было, что этот маленький неумеха просто не знает как. Тем не менее, понимая, что у него вполне хватило бы умения сделать невыносимой мою жизнь, если бы я дал ему понять, что разгадал эту простенькую шараду, я сказал: – Этого и не придется делать. Мордехаю нужно дополнительное время для писательских трудов, и если он его получит, то будет вполне доволен жизнью. – Если так, то я это сделаю. Он долго выполнял пассы. Он делал то же, что делал бы фокусник или волшебник, только ручки его мелькали с такой скоростью, что по временам их просто не было видно. Следует, однако, заметить, что ручки у него были такие маленькие, что и при нормальных обстоятельствах не всегда было ясно, видны они или нет. – Что это ты делаешь? – спросил я, по Азазел потряс головой, а губами все время шевелил так, как будто считал про себя. Потом, закончив, по всей видимости, свою работу, откинулся на столе на спину, переводя дух. – Готово? – спросил я. Он кивнул и сказал: – Ты, я надеюсь, понимаешь, что мне пришлось понизить его долю энтропии более или менее навсегда. – А что это значит? – Это значит, что события вокруг него будут идти более упорядочение, чем это можно было бы ожидать. |
