Виктор решительно отвернулся и пошел прочь, крепко держа Тоню за руку.

– И ведь все они как собаки и сдохли! Правду говорю, а? – звучал им вслед хриплый голос. – Как собаки, да? И я так же помру, верно ты сказал, верно! Только как тебе спится, Витенька, на костях-то? Не страшно, а? Не страшно?

Они уже отошли далеко, но голос ужасного старика все звучал у Тони в ушах. Виктор шел мрачный.

«Сволочь старая! – раздраженно думал он. – Есть же такие люди, что злобой на всех исходят. И зачем бабка Степанида, святая душа, его прикармливает? Хотя, впрочем, что тут удивляться: потому и прикармливает, что святая. И ведь не сделаешь ничего старому козлу: чего доброго, копыта откинет, разбирайся потом с ментами. Нет, тряхнуть его за шкирку немножко можно, так, чтобы испугать, но не до смерти. Видела бы бабушка, каким ее добрый Евграф Владиленович стал…»

– Витя! – прервал его размышления напряженный голос жены. – Витя, о чем он говорил?

– Кто?

– Не притворяйся! – неожиданно резко сказала она. – Алкаш, о чем он говорил?

– Да я откуда знаю! Ты же видела, он пьяный!

– Нет, он не пьяный, – покачала головой Тоня. – Он все прекрасно понимает. Что он имел в виду, когда про кости говорил?

– Про какие кости?!

– На которых мы спим, Витя.

Тоня остановилась посреди дороги, и Виктор вынужден был встать.

– Так что за слова были про кости, на которых мы спим? Что, в нашем доме кто-то умер? Поэтому ты мне не рассказываешь про детей, которые там жили, да?

– Ну все, хватит! – не выдержал и повысил голос он. – Не рассказываю я тебе, потому что сам толком ничего не знаю, а сплетни пересказывать не хочу. Поняла меня? Я тебе не бабка Степанида, которая всем косточки перемывает вместе с теткой Шурой! Никаких детей в доме не умирало. А ты что, истеричкой решила заделаться, алкоголиков начинаешь слушать? Давай я тебе еще цыган позову, они погадают – хочешь, по ладошке, хочешь, по колоде. Ну как, согласна?

Тоня молча посмотрела на него и пошла назад. Через несколько шагов она обернулась и сказала, не глядя на мужа:

– Ты иди погуляй, а я домой. Устала.

Виктор, глядя ей вслед, только головой покачал. Что на нее сегодня нашло?

Дома Тоня прошла по комнатам, пристально осматривая их. У нее мелькнула мысль подняться в мансарду, но она понимала: это бессмысленно. Что она хочет выяснить? Виктор сказал, что в доме никто не умирал. А даже если бы и умер, что тут такого? Тоня прекрасно понимала, что почти в любом доме кто-нибудь да умер, так что ж теперь, в домах не жить?

Она вышла в сад. Уже чувствовалось дыхание осени. Яблоки висели на ветках, валялись на земле, краснели в траве, а маленькая рябинка перед окном вся была покрыта алыми гроздьями. Тоня сорвала несколько горьких ягод и разжевала. Ей хотелось посидеть, ничего не делая, но она понимала, что не может себе этого позволить: нужно работать. Для начала, решила она, надо разобрать комод, которым Витя брезгует. Она вспомнила стычку с мужем и нахмурилась: раньше у них такого не было. Они, конечно, ссорились иногда, но обычно по более серьезным причинам, чем сегодня. Нужно себя в руках держать, укоризненно сказала сама себе Тоня. И вернулась в дом.

Нижние два ящика были забиты старыми полотенцами, простынями, изветшавшими до дыр, какими-то тряпками, которые, видимо, собирались использовать в качестве поломойных. На дне лежали старые газеты, а в дальнем углу второго ящика Тоня нашла пожелтевший от старости кусок бумаги, похожий на часть письма, на котором смогла разобрать только: «И тебе, и твоим дорогим детям желаем счастья и радости, а главное – здоровья в новом году. С любовью…», и дальше неразборчиво.