|
Он довольно быстро узнал, что лейтенант Биллингсли переведет отряд в восемьсот человек из Канзаса в Топело, а затем в Кентукки на следующей неделе. В салуне было полно молоденьких солдат-юнионистов, совсем мальчиков, еще не узнавших суровость войны в полной мере. К каждой группе новобранцев были приставлены один-два солдата постарше. На Коула никто не обращал внимания. На нем были хлопчатобумажная рубашка и штаны из грубой ткани, жилет из воловьей кожи. Кое-кто из посетителей поинтересовался, почему он не в военной форме. У Коула наготове была история о том, что он едет домой после ранения в битве при Шилоу. После такого признания ему прислали бутылку виски. На всякий случай Коул еще глубже надвинул на лоб шляпу и продолжал слушать. Он узнал все, что ему было нужно, теперь пора уходить. Он хочет повидаться со своей женой.
Его жена… Теперь он может это сказать. И только изредка печаль накатывает на него. Его жена… Его жену убили, и он женился во второй раз – на маленькой злючке с золотистыми волосами. И вот выясняется, что ей все известно. Проклятый Эмери! Он не имел права ей рассказывать. Теперь он никогда не узнает… никогда не узнает, каковы на самом деле ее чувства. Н-да… Война – не слишком подходящее время, чтобы жениться. Коул мог по пальцам пересчитать, сколько раз виделся с Кристин, он злился на нее, но всегда восхищался ее мужеством. Прошло время, и он понял, что она нужна ему. Как воздух. Как вода. Как сама земля. Она необходима. Когда ее не было рядом, его все еще мучили ночные кошмары, но время медленно залечивало раны. Все чаще теперь ему снилась Кристин, ее мягкая улыбка, большие блестящие глаза. Она ему небезразлична – этого Коул не отрицал. Просто боялся привязаться к ней. Еще больше он боялся, что она станет испытывать к нему жалость. Одна мысль об этом приводила его в ярость. Он уже было, решил, что никогда больше не увидит ее, вот только кончится война. Но стоило подумать об этом, как его охватывала паника. Он всем сердцем хотел вернуться на этот маленький клочок земли на границе Миссури, где просто сможет быть с ней, прикасаться к ее лицу, рукам… А если он и вернется, что хорошего, мрачно размышлял Коул, может из этого получиться? Он никогда не остановится. До тех пор, пока один из них не умрет. Он – или Фитц. Может быть, и не его выстрел убил жену Коула, но Фитц организовал налет на его ранчо. За несколько месяцев, что Коул участвовал в рейдах с Куонтриллом, ему удалось встретить людей, которые были тогда с Фитцем. Но он никогда не встречался с самим Генри Фитцем. Внезапно ход его мыслей прервался. Что-то подсказывало ему, что он в опасности. Возможно, это был глухой стук каблуков новой пары блестящих сапог юнионистов по полу салуна, возможно, что-то витало в воздухе. А может быть, он так долго жил рядом с опасностью, что научился различать ее запах? Нет, ему ни при каком условии не следовало появляться в Канзасе. Не то чтобы при нем не было оружия. Он вооружен. А у этих бедных юнцов в салуне допотопные ружья, заряжающиеся с дула. Вероятно, он мог бы уложить дюжину, если не больше, прежде чем мальчишки успеют понять, в чем дело. Но он не хотел убивать их. Он всегда ненавидел кровопролитие. Коул решил уйти, моля Бога, чтобы вновь пришедшим в салун не оказался кто-нибудь, кто мог его узнать. Но едва Коул увидел лицо этого человека, сердце его упало. Его ровесник, судя по знакам отличия – лейтенант, темноволосый, с длинной бородой; морщины, изрезавшие его лицо, делали его суровым и указывали, что ему уже далеко за тридцать. У каждого из нас за плечами длинные дороги войны, уныло подумал Коул. Он знал этого офицера. Курт Тейлор вместе с Коулом ездил в индейские поселения, тогда еще был жив Джеб Стюарт. Курт Тейлор был, как и Коул, выпускником Уэст-Пойнта. Они бок о бок много раз сражались с индейцами племени сиу. Но теперь они по разные стороны баррикады. |
