Выстрел заставил нарушителя присесть.

— Встать! — хриплым голосом приказал Покора.

Они стояли перед ним с поднятыми вверх руками, ожидая короткой очереди из автомата, «прочитавшие» в голосе пограничника столько сдержанной ярости и скрытой угрозы, что, может быть, впервые за время, прошедшее с момента первого окрика, поняли: не так прост этот невысокий узкоплечий парень с лицом доверчивого ребенка.

До этой последней команды у них еще теплилась надежда обмануть бдительность пограничника, воспользоваться темнотой и его плохо скрываемой усталостью. Теперь они догадались, что он ранен и потерял тропу. Им представлялось, что пройдет еще немного времени, и они выскользнут из-под контроля, сомнут его, сломленного и обессиленного.

Сквозь застилающий сознание туман Покора видел две фигуры с вскинутыми вверх руками, и в надвигающейся темноте они казались ему двумя деревьями из мертвого леса. Пограничник с трудом подавляй в себе желание расстрелять нарушителей. Только мысль о двух красных ракетах удерживала его от соблазна.

Он знал: стоит ему потерять сознание хотя бы на минуту, и эти двое уйдут, растворятся в заболоченных лесах. Возможно, их ждут в приграничной полосе, чтобы перебросить дальше в глубь нашей территории. И это знают только они — узколицый и высокий в брезентовом плаще.

Нужно держаться до последнего. А где она, эта грань последнего? Мрак забытья может прийти в любую секунду.

Покора окунул лицо в болотную жижу, до боли закусил губу, прогоняя вновь охвативший его озноб.

Проклятый туман. В нем, как в вате, глохнет все: и звуки, и свет, и сознание. Роман закрепил автомат между сучьями полусгнившего дерева, достал ракетницу, сунул ее за пазуху. Ему хотелось перевязать раненую руку, но в десяти шагах стояли двое с цепкими, внимательными глазами волков. Им нельзя показывать, что ты ранен серьезно, что потерял много крови. Пусть они считают его рану царапиной.

Покора не надеялся, что его выстрелы услышат соседние посты — в этом проклятом моросящем тумане звуки глохли сразу, едва родившись, — но изредка стрелял в воздух, подняв автомат над головой.

Каждый выстрел стряхивал с него жесткую дрему забытья и отбирал у нарушителей надежду.

Стало совсем темно, но и туман, освободившись от влаги, поредел, сник, припал к воде. Небо смутно вызвездилось, и тогда Роман осторожно достал из-за пазухи ракетницу. Он встал и поднял ее над головой во всю длину руки. Глухо хлопнул выстрел, и все вокруг озарилось багровым высоким светом. Ракета прочертила красную дугу и растворилась в темном небе.

Ефрейтор одной рукой зарядил ракетницу, и снова над топью глухо хлопнуло, и розоватый отблеск метнулся по черной воде, выхватив на мгновение застывших с поднятыми руками нарушителей, кочки, похожие в полутьме на большие пни, и дальний, открывшийся теперь лесок — цель его пути.

Роман тяжело лег в болотную жижу, навалившись грудью на полузатонувшее дерево, чувствуя, как бухает от пережитого напряжения сердце и вязкий, слепящий туман заволакивает сознание.

«Сейчас они сделают последнюю попытку уйти», — мелькнула, мысль.

Неимоверная слабость навалилась на пограничника, и вдруг он скорее почувствовал, чем увидел: неясный, расплывчатый полусвет коснулся воды, легкий блик пробежал по ее черной маслянистой поверхности и погас.

Покора догадался: полусвет этот рожден ответной ракетой.

И, прежде чем потерять сознание, Роман последним усилием нажал на спусковой крючок, короткой очередью предупреждая нарушителей, что он жив и видит, как, подхлестнутые ответным сигналом, двинулись они к нему, низко согнувшись, почти распластавшись над топью.

Пули хлестнули воду перед узколицым Гуго. Он словно споткнулся о невидимую преграду и рухнул лицом вниз, так и не успев сообразить, какая бешеная сила ударила его в переносицу, отбирая последнюю надежду на прорыв.