— Пошли, — шепотом приказал Узоров, — и тихо...
Они пересекли гряду барханов и остановились пораженные. След темнел полукругом. Он лежал на склоне песчаного холма, как брошенная веревка. Он как бы приглашал идти за ним и был похож на вызов.
Узоров молчал, вглядываясь в дорожку из следов. Человек прошел здесь час назад. И это не Сайфула. Сержант достал складной метр и измерил отпечаток. Стопа шире и длинней, чем у старика. Обут в спортивные ботинки. А может быть, старик сменил обувь? Где же они прятались от урагана? Неужели в старом полуразрушенном колодце, на месте заметенного песками кишлака?
Никто в округе не знает так пустыню, как Сайфула.
След завораживал, неудержимо манил за барханы. Бегичев непонимающе смотрел на сержанта. Узоров же тщательно исследовал песок там, где не было и намека на след. Наконец сержант удовлетворенно гмыкнул и поднялся с колен.
— Он его заметал, Антон, — негромко, словно самому себе, обронил сержант.
«Ему нужно, чтобы мы потеряли время. Мы пойдем по следу, и след этот будет временами исчезать. Щетка с тонким ворсом — вот чем орудует человек в ботинках. Он хочет, чтобы мы тыкались, как слепые котята. Идти по заметенному следу все равно, что ползти по пескам на животе. Хитрый, коварный враг. Где же Сайфула передал ему воду?»
Так размышлял Петр Узоров, вглядываясь в своего напарника, словно видел того впервые. Он дорого бы сейчас дал за то, чтобы знать, кто торочит этот фальшивый след — Сайфула или неизвестный?
— Антон, пойдем кругами, — сказал Узоров, — должен быть второй след. Будь внимателен и, главное, старайся идти тише. Ночью в пустыне шорох за версту слышно. Встреча — за четвертым барханом.
Бегичев кивнул. Он давно привык подчиняться товарищу: знал и верил — Петр Узоров опрометчивого решения не примет. Но как идти бесшумно, если ноги проваливаются по щиколотку в сыпучий шуршащий песок. Как быть внимательным, если все ждешь, что вот с близкого гребня грохнет прицельный выстрел.
Впереди что-то заблестело, засверкало, и Бегичев догадался, что выходит к шору-солончаку и что взблескивает в лунном свете соль. Он услышал лай шакалов, насторожился. Поискал глазами фигуру Узорова, не нашел, и короткой перебежкой приблизился к солончаку. Шор нужно было обойти по кольцу. След на твердом грунте едва ли обнаружишь, на тонком же слое песка он должен прочитаться довольно четко.
Антон увидел отпечатки знакомых каушей, когда кончал осмотр песчаного кольца вокруг шора. Цепочка следов тянулась на северо-восток.
И опять след свежий, получасовой давности. Бегичев не сомневался, что он проложен стариком.
Антон шел, низко согнувшись, зорко поглядывая вперед, держа автомат на изготовку. Внезапно ему показалось, что он увидел голову человека. Она мелькнула на гребне холма. Бегичев распластался на песке и медленно пополз вверх по гребню, оставляя так и не исчезнувшую голову слева от себя. Он перевалил через гребень и осторожно двинулся к черному предмету — теперь он не был уверен, что это голова человека, — маячащему на вершине бархана.
Когда подполз ближе, в призрачном свете луны разглядел кожаный туркменский курджум.
Он не раздумывал, когда рванул курджум с земли. А почувствовав тяжесть кожаного мешка и уверенный в том, что там вода, развязал сыромятную тесемку, перехватывающую горло курджума.
Вероятно, он поступил правильно: пограничник обязан осмотреть встреченный им предмет, тем более если он идет по следу. Бегичеву не хватило осторожности и опыта, которые имел сержант Петр Узоров. Из мешка послышалось шипение и показалась голова кобры. Черной молнией выбросилась она из курджума, злобно раскрыв пасть.
Антон, ошеломленный внезапным появлением змеи, отпрянул от мешка, инстинктивно вскинув перед собой левую руку. |