Изменить размер шрифта - +
Я обернулся и увидел, что на узенькой тропинке над пропастью не было никого, кроме меня. Нора, тоскующая о Руме, исчезла в темной пустоте пропасти…

 

Далекий сон – страна умирающих рыцарей, страна железных кольчуг и каменных замков – этот сон уплыл прочь.

 

И доктор Владикавказской нервной клиники, не Моисей Абрамович пожимал мне руку и говорил:

 

– Ну, смотрите, больше никаких потрясений. Травма. Истеропсихо… Образ жизни – самый регулярный. Больше пейте молока, и чтобы никаких Хевсуретий.

 

Я вышел на улицу. Легкое солнце… Мягкой улыбкой расплывалась золотистая осень. Я жадно хлебнул глоток свежего воздуха и улыбнулся сам.

 

– Хорошо жить!

 

«Рита…» – вспомнил опять. Но на этот раз это имя вызвало только смутные очертания, тень, неясную и призрачную. Я позабыл лицо Риты…

 

Девять суток плыл пароход по Волге от Сталинграда вверх.

 

Девять суток я выздоравливал час за часом. И когда на десятые заревела сирена у пристани, где кончался мой путь, когда замелькали знакомые дома, прибрежные бульвары и улицы, я смешался с веселой, бодрой толпой и сошел на давно покинутый мною берег…

 

И вот я, вернувшийся из очередного путешествия по обыкновению ободранным и усталым, валяюсь теперь, не снимая сапог, по кроватям, по диванам и, окутавшись голубым, как ладан, дымом трубочного табака, думаю о том, что пора отдохнуть, привести все в систему.

 

Рита замужем за Николаем. Они официально зарегистрировались в загсе, и она носит его фамилию.

 

Вчера, когда заканчивал один из очерков для очередного номера моей газеты, Рита неожиданно вошла в комнату.

 

– Гайдар! – крикнула она, подходя ко мне и протягивая руку. – Ты вернулся?

 

– К кому, Рита?

 

– Сюда… К себе, – ответила она, чуть запнувшись. – Гайдар! Ты не сердишься на нас? Я теперь знаю все… Нам писали из грузинского поселка, как было дело. Но мы же не знали. Мы были сердиты на тебя за ту ночь! Ты прости нас.

 

– Прощаю охотно, тем более что это мне ничего не стоит. Как живешь, Рита?

 

– Ничего, – ответила она, чуть опуская голову. – Живу… Вообще…

 

Она помолчала, хотела что-то сказать, но не сказала. Подняла матовые глаза и, посмотрев мне в лицо, спросила:

 

– А ты?

 

Я не знаю, что это у нее за манера заглядывать в чужие окна… Но на этот раз шторы моих окон были наглухо спущены, и я ответил ей:

 

– Я жаден, Рита, и хватаю все, что могу и сколько могу. Чем больше, тем лучше. И на этот раз я вернулся с богатой и дорогой добычей.

 

– С какой?

 

– С опытом, закалкой и образами встречных людей.

 

Я помню их всех: бывшего князя, бывшего артиста, бывшего курсанта. И каждый из них умирал по-своему. Помню бывшего басмача, бывшего рыцаря Рума, бывшую дикарку-узбечку, которая знала «Лельнина». И каждый из них рождался по-своему…

Быстрый переход