|
По‑моему, шок переходит в сон, а сон создаст охранительное торможение». Тут Толька чуть снова не свалился без чувств, и эвакуацию экипажа решили начать с него, а меня пока оставить в кабине. Взяли лыжи, санки, палатку, переносную печь и брикеты для топки, фонари и часть продуктов. Хотя снегоход застрял очень прочно и опасность дальнейшего его падения не угрожала, все же оставаться над пропастью не хотелось. Зернов запомнил выемку в ледяной стене, похожую на естественный грот, неподалеку от места аварии. Туда и задумали перебросить сначала Тольку, поставить палатку, печку и вернуться за мной. Буквально за полчаса добрались до грота. Зернов вместе с окончательно оправившимся Толькой остался крепить палатку, а Вано с пустыми санками вернулся за мной. Тут и произошло то, что они сочли у него временным помутнением разума. Не прошло и часу, как он прибежал назад с безумными глазами, в состоянии странной лихорадочной возбужденности. Снегоход, по его словам, оказался не в щели, а на ледяном поле, при этом рядом с ним стоял точно такой же, с одинаково раздавленным передним стеклом. И в каждой из двух кабин он нашел меня, лежавшего на полу без сознания. Тут он взвыл от ужаса, решив, что сошел с ума, и побежал назад, а вернувшись, выпил с ходу полный стакан спирта и категорически отказался идти за мной, объявив, что привык иметь, дело с советскими людьми, а не со снежными королевами. Тогда в экспедицию за мной пошли Зернов и Толька.
В ответ я рассказал им свою историю, более удивительную, чем бред Вано. Слушали они меня доверчиво и жадно, как дети сказку, ни одной скептической ухмылочки не промелькнуло на лицах, только Дьячук то и дело нетерпеливо подскакивал, бормоча: «Дальше, дальше…», а глаза у обоих блестели так, что, по‑моему, им самим следовало повторить опыт Вано со стаканом спирта. Но когда я кончил, оба долго‑долго молчали, предпочитая, видимо, услышать объяснение от меня. Но я тоже молчал. – Не сердись. Юрка, – проговорил наконец Дьячук и начал мямлить: – Дневники Скотта читал или еще что‑то такое, не помню. В общем, самогипноз. Снеговые галлюцинации. Белые сны. – И у Вано? – спросил Зернов. – Конечно. Я как медик… – Медик вы липовый, – перебил Зернов, – так что не будем. Слишком много неизвестных, чтобы так, с кондачка, решить уравнение. Начнем с первого. Кто вытащил снегоход? Из трехметрового колодца, да еще зажатый в такие тиски, каких на заводе не сделаешь. А весит он, между прочим, тридцать пять тонн. У санно‑тракторного поезда, пожалуй, силенок не хватит. И с помощью чего вытащили? Канатами? Чушь! Стальные канаты обязательно оставили бы следы на кузове. А где они, эти следы? Он молча встал и прошел к себе в рубку штурмана. – Да ведь это же бред, Борис Аркадьевич! – крикнул вслед Толька. Зернов оглянулся: – Вы что имеете в виду? – Как – что? Похождения Анохина. Новый Мюнхгаузен. Двойники, облака, цветок‑вампир, таинственное исчезновение… – Мне кажется, Анохин, когда мы подошли, у вас в руках была камера, – вспомнил Зернов. – Вы что‑нибудь снимали? – Все, – сказал я. – Облако, спаренных «Харьковчанок», двойника. Минут десять крутил. Толька поморгал глазами, все еще готовый к спору. Сдаваться он не собирался. – Еще неизвестно, что мы увидим, когда он ее проявит. – Вы сейчас это увидите, – услышали мы голос Зернова из его рубки. – Посмотрите в иллюминатор. Навстречу нам на полукилометровой высоте плыл натянутый малиновый блин. Небо уже затянули белые перистые нити, и на фоне их он еще меньше казался облаком. Как и раньше, он походил на цветной парус или огромный бумажный змей. |
