Изменить размер шрифта - +

– Да, по крайней мере три.

– Еще три года! – повторил мистер Хейл и засмеялся каким то очень странным смехом. – Но, может быть, ты все же готов заняться чем нибудь другим? Вообще то, сынок, ты никогда не писал мне много о себе, о своей учебе. Так откуда же мне знать, кем ты можешь быть, а кем нет?

– Это так, – согласился Питер. – Боюсь, я и в самом деле не держал тебя в курсе своих дел.

– Когда девять лет назад ты переломал ноги, – сказал Росс Хейл, – мне пришлось выложить за лечение почти полторы сотни долларов. Слушай, Питер, может быть, ты можешь работать доктором, если уж на адвоката тебя не выучили? Доктора неплохо зарабатывают.

Питер покачал головой.

– Курс медицины вдвое длиннее курса юриспруденции, – сказал он. – Нужно проучиться четыре года, а затем еще два года стажироваться в больнице. Еще шесть лет после окончания колледжа!

Ранчеро был окончательно сражен этим известием.

– Ладно, – пробормотал он, обретя наконец дар речи, – значит, на изучение законов и медицины нужна целая вечность! Но ведь хоть чему то в университете все таки должны научить, не так ли?

– Есть технические отделения, – сказал Питер, – где учат на инженеров и других специалистов в этой области.

– Добыча серебра, строительство мостов и тому подобные вещи! Замечательно! Надеюсь, ты выучился всему этому, Питер! – воскликнул отец.

– Меня никогда не привлекали точные науки, – сказал Питер. – Большинство ребят посещали так называемый общий курс. И я тоже.

– А что представляет собой этот общий курс? – спросил, совсем упав духом, отец. – Немного того, немного этого и ничего конкретного?

– Можно сказать, так, – согласился Питер, очевидно не замечая ноток отчаяния и горестного разочарования, появившихся в голосе отца. – Я еще не знаю, чем именно я сейчас могу заняться. Может быть, стану работать учителем. Я могу преподавать в средней школе… греческий или историю… или латынь.

– Учителем! – вскричал Росс Хейл. – Учителем! В школе! И это мой сын?!

Он рассмеялся нервным, дребезжащим смехом и опрометью выбежал из комнаты.

Сын же даже не попытался вернуть его. Оставшись в одиночестве, он выждал еще какое то время, понимающе глядя на голое, без штор окно, сквозь которое струились потоки солнечного света. Наконец, собравшись с духом, Питер направился к кладовой, задумав провести ревизию имевшихся в доме съестных запасов. Он нашел пустой мешок из под сахара, остатки ветчины – в основном один жир, четверть мешка подгнившей картошки, фунтов пять шесть грубой кукурузной муки, немножко соли и полфунта очень дешевого кофе.

Каждую находку Питер оглядел самым внимательным образом. Когда с осмотром кладовой было покончено, он развернулся и проворно отправился дальше по коридору, к двери своей комнаты. Здесь он отлично обходился и без костылей, обладая поразительной способностью передвигаться с помощью опоры, придерживаясь за нее руками – такой опорой вполне могли послужить и стены коридора. Выбрасывая далеко вперед скованные железными скобами ноги, он быстро продвигался по коридору огромными, неестественно широкими шагами.

Оказавшись в своей собственной комнате, он с той же тщательностью осмотрел каждую вещь: все было на месте. Комната осталась в точности такой же, какой была прежде, когда он уезжал. Все тут содержалось в порядке. В воздухе не стоял нежилой запах пыли и сырости, который неизбежно появляется в долго пустующих помещениях. Напротив, здесь пахло свежестью и дышалось легко; очевидно, комната регулярно убиралась и проветривалась. Это и стало ответом на все вопросы, не дававшие покоя Питеру.

Он медленно двинулся дальше, завершая обход старого дома. В какой то момент у него появилось ощущение, что он бродит по пепелищу среди голых останков уничтоженной пожаром постройки.

Быстрый переход