Она опустила голову, чтобы Мэтт не мог видеть ее лицо.

— Помню, как в оцепенении смотрела на папу, летящего по воздуху. Это неправда, думала я. Этого не может быть. Я пыталась закрыть глаза, но руки словно приклеились к бокам. Кто-то кричал. Сперва я не поняла, что слышу свой собственный голос. Я не могла шевельнуться, не могла перестать смотреть на отца.

Алекс облизала губы и глотнула.

— Казалось, все стоящие вокруг меня — режиссер, съемочная группа, дублеры, — застыли. Теперь я понимаю, что и они не могли шевельнуться. На их глазах разыгрывался самый кошмарный сон. Я все думала, почему никто не бежит к нему, чтобы спасти? Потом, как раз перед тем, как он ударился о землю, кто-то из группы схватил меня и уткнул лицом в свое плечо. И хотя он зажал мне рукой уши, мне показалось, что все мое тело содрогнулось от звука удара тела отца о мостовую.

— Господи! — Мэтт сделал движение, чтобы подойти к ней, но Алекс подняла ладонь. Ей необходимо было быстро покончить с этим, пока еще оставалось мужество.

— Помню, как вырвалась и побежала к отцу. Все рванулись вперед, затем вдруг отпрянули. Взрослые мужчины рыдали. Женщины истерично кричали. Кто-то орал, чтобы вызвали «скорую». Режиссер приказал немедленно очистить площадку. Но все эти долгие, мучительные минуты царила такая неразбериха, что никто меня не замечал. Я стояла там, глядя на изуродованное тело моего отца.

Она обхватила себя руками и дрожала, хотя утро уже стало теплым.

— Помню, что мне было холодно, так холодно. Мои руки и ноги ничего не чувствовали. Отец лежал лицом вниз, подогнув под себя руку, словно обнимая себя за голову. А я все вспоминала дурацкую песенку, которую он пел мне и новорожденному брату, Кипу. Не знаю, почему эти глупые слова вертелись у меня в голове. — И она запела дрожащим голосом: — «Я силен до конца, потому что…»

Она покачала головой.

— Кто-то закричал, и лимузин студии, взвизгнув тормозами, остановился. Охранник затолкал меня на заднее сиденье и рявкнул водителю адрес. Меня увезли в дом бабушки, и ей пришлось защищать меня от микрофонов репортеров, которые кишели вокруг ее дома. Хотя у нее самой, наверное, сердце разрывалось, Нанна прятала меня в маленькой спальне наверху и ухаживала за Кипом, который еще был совсем маленьким.

Алекс несколько секунд молчала.

— Помню, как сидела, скорчившись под одеялами, у Нанны, зная, что не должна плакать, — почти прошептала она. — Видишь ли, в нашем доме было так много слез. Мама умерла меньше чем за год до этого. Но ее смерть была молчаливой, в стерильной больничной палате. Нанна и папа пролили по ней немало слез. А теперь мой смелый, сильный отец тоже умер. Но его смерть… — Она глотнула и продолжала: — Его смерть была насильственной и кровавой и повторялась снова и снова на первых страницах газет и на экранах телевизоров по всей стране. Нанна сказала, что я не должна включать телевизор, но я была маленькой и забыла, и когда включила, то вынуждена была снова пережить этот ужас по всем каналам. И когда я видела, как падал отец, в моей голове снова звучали эти слова: «Я силен до конца, потому что ем шпинат…»

Неожиданно она обнаружила, что рыдает на плече у Мэтта.

Он никогда не любил ее так сильно. Он отчаянно хотел уберечь ее от боли. Он скорее умрет, чем снова увидит, как она плачет.

— Поплачь, Александра. Избавься от этого. Выпусти все наружу.

Теперь слезы лились свободно; она перестала их сдерживать. Всю жизнь она пыталась удержать их. Они жгли ей глаза и обжигали горло, а тело сотрясалось от рыданий в нежных объятиях Мэтта.