— А что ты можешь сказать о семье Харви, исходя из той вашей утренней встречи?

— Я даже толком не поговорила с Бобом. До моего приезда он успел покинуть дом со своими двумя сыновьями. Боб не очень жалует репортеров. И, кроме того, я полагаю, что статус «мужа Пэт Харви» накладывает на него определенный отпечаток, поэтому он никогда не дает интервью газетам.

Отодвинув в сторону откусанный лишь наполовину кусок мяса, Эбби потянулась за сигаретой. Курила она еще больше прежнего.

— Я очень обеспокоена состоянием Пэт. Мне кажется, что за одну только прошедшую неделю она постарела лет на десять. И это не странно. Л абсолютно убеждена в том, что у нее есть какая-то информация и что она обладает собственной версией по поводу случившегося с ее дочерью несчастья. И именно это предположение подогревает мое любопытство. Мне очень интересно знать, не запугивали ли ее по телефону или не посылали ли ей писем с угрозами. Но она отказывается давать интервью кому-либо, даже полиции.

— Не понимаю, почему она ведет себя так неблагоразумно.

— А я понимаю, — ответила Эбби. — Мне кажется, что, пока остается хоть малейшая надежда вернуть Дебору домой целой и невредимой, Пэт Харви самому Господу Богу не расскажет свои секреты.

Поднявшись, я начала убирать со стола.

— Знаешь, свари мне, пожалуй, немного кофе, — попросила Эбби, — а то я усну за рулем.

— Когда ты хочешь уехать? — спросила я, загружая тарелки в посудомоечную машину.

— Скоро. До того, как я отправлюсь обратно в Вашингтон, мне предстоит побывать еще в двух местах.

Наполнив водой кофеварку, я вопросительно взглянула на нее.

— Хочу поехать в местечко «Семь-одиннадцать», где останавливались Фред и Дебора по дороге из Ричмонда, — ответила Эбби.

— Откуда тебе это известно? — прервала я ее объяснения.

— Я разузнала это у водителя грузовика, который слонялся вокруг зоны отдыха в ожидании команды, когда будет можно отбуксировать джип. Он подслушал разговор полицейских о найденной в портфеле квитанции. Я прошла огонь и воду, чтобы узнать, где находится это местечко под названием «Семь-одиннадцать» и имя продавщицы, дежурившей в тот роковой вечер. Некая Элен Джордан работала с четырех дня до двенадцати часов ночи, с понедельника до пятницы.

Я восхищалась Эбби, подумав о том, что она недаром завоевала большое количество наград за свои исследовательские репортажи.

— Что ты надеешься услышать от этой дежурной?

— Такое опасное предприятие, как это, напоминает мне поиски клада старых мастеров. Я не буду знать ни ответов, ни даже вопросов до тех пор, пока не начну расспрашивать.

— Мне кажется, тебе не стоит слоняться по вечерам, Эбби.

— Если хочешь, можешь снабдить меня дробовиком и отправиться вместе со мной, — пошутила она.

— Не думаю, что это будет хорошей затеей.

— Кто знает, может быть, ты верно рассуждаешь. Как бы там ни было, но я решила поехать с ней вместе.

Глава 4

Ярко светящаяся разноцветными огнями вывеска «Семь-одиннадцать» была видна уже за полмили. Таинственная, красно-зеленая, она сама по себе ни о чем не говорила. Мне показалось, что я вдруг отчетливо услышала избитую папину фразу: «И ради этого твой дед покинул Верону?»

Это было его любимым выражением, когда он, читая утреннюю газету, кивал головой в знак неодобрения. В первый раз он произнес ее, когда какой-то тип с восточным акцентом обслужил нас кое-как, подчеркнув то, что мы вовсе «не были истинными американцами». Отец повторял эту фразу каждый раз, когда читал о вызовах присяжных заседателей для участия в судебном заседании по разбирательству чьих-то недобросовестных поступков, употребления наркотиков или разводов.