– Да что ж это такое! – воскликнула девушка, спешно проглотила булочку и едва ею не подавилась. – Неужто в Риме и людей больше нет?! Ну хорошо, я знаю что делать, – она кому-то погрозила пальчиком.

Вообще в ней было много детского. Она казалась младше своих лет. Не глупее, а именно – младше. По её манере говорить и держаться ей можно было дать максимум шестнадцать. А ведь ей двадцать. Да, ей двадцать, если это та самая Руфина, и она на несколько месяцев старше Постума. А между тем Постум рядом с нею выглядел как взрослый рядом с ребёнком. Философ пытался определить, похожа ли девушка на покойного императора или на свою мать Криспину. Что-то, может, и было. Но рядом с Криспиной Маргарита показалась бы дурнушкой. Оба – и Руфин, и Криспина – не отличались романтическим складом души. Склонность к мечтаниям – а девица явно была склонна к мечтаниям – явилась у неё от каких-то давних предков – быть может, от императора Корнелия. Говорят, он был большой фантазёр. Может быть, поэтому его застрелили в Колизее. Впрочем, никто так и не узнал, почему убили Корнелия. Это так и осталось тайной Рима – одной из многих его тайн.

– Я знаю, что делать, – продолжала Маргарита. – Надо пригласить Элия. Пусть вернётся и станет Августом. А сыночка его, того, что родился в изгнании, сделать Цезарем. А Постума отправить в Северную Пальмиру – поменять местами этих двоих. Здорово, да?

– Неплохая мысль, – согласился Философ. – Только ничего не выйдет. Элий – перегрин. И его младший сын – всего лишь всадник по социальному положению, так как получил статус своей матери, а не отца.

– Но Элию можно вернуть гражданство.

– Гражданство – да. И даже вновь включить его в патрицианские списки. Но он не может стать Цезарем вновь.

– Какое свинство! Но Постум подонок. Его надо осудить и выслать. Он хотел тебя ударить! Тебя, старика! О Боги, я готова была его задушить.

Философ не стал больше возражать, лишь сказал сухо:

– Тебе лучше побыть здесь. Это относительно безопасное место. Во дворце никто тебя искать не будет. Палатин, – добавил он многозначительно: оказывается, и своему металлическому голосу он мог придавать интонации, если хотел. – Как только Бенит получит твоё письмо, тебя тут же кинутся искать. А исполнителям… – он кашлянул. Поискал подходящее слово и не нашёл, – лучше не попадаться, – сказал неопределённо.

Девушка покраснела – запылали и щеки, и уши, и даже шея.

– Я об этом не подумала, – призналась она. – Это правда? – Она в ярости швырнула в стену вторую булочку. Слезы брызнули из глаз. – Терпеть не могу эти фекалии!

– Почему она плачет? – спросил Постум. Он стоял в дверях, прислонившись к косяку. Маргарита не заметила, как он появился. Философ же услышал шаги, но не обернулся, позволив Августу подкрасться и подслушать их разговор. – Я, признаться, терпеть не могу свежих соплей.

Девушка отвернулась и принялась спешно размазывать слезы по лицу, а Постум за ней наблюдал с насмешливой улыбкой. Казалось, его забавляет вид слез и её смущение. И гнев Философа – тоже. Он ожидал, что Философ начнёт обличать. Но тот молчал. Секунду, две, три… Пришлось Постуму говорить.

– А наш Философ навещает юную пленницу! – Голос Постума звучал издевательски. – Будь с ним поосторожней, детка. Философ добродетелен и смел. Такие могут соблазнить, не прилагая усилий. А ты, детка, хочешь быть соблазнённой – я это вижу по твоим злым глазкам.

– Не надо так разговаривать с Философом! – воскликнула девушка гневно, слезы её мгновенно высохли.