Свидетелем оказался человек, не упоминавшийся ранее. Это был 13-летний Гилберт Лакер (Gilbert Luker), семья которого проживала на ферме, удаленной от участка Эдмондсонов почти на 1,2 км. Жена Роберта Клементса являлась родной сестрой его отца Руфуса и, соответственно, его тётей, то есть Роберт Клементс и Гилберт являлись свойственниками. Проще говоря, кровного родства между ними не существовало, но они считались родственниками и мальчик называл Роберта Клементса «дядей». Остаётся добавить, что каждый день Гилберт ходил мимо дома Эдмондсонов в школу и хорошо знал Нетти Эдмондсон, с которой был знаком фактически всю свою недолгую жизнь.

В январе 1909 г. Руфус Лакер (Rufus Luker), отец Гилберта, явился в кабинет шерифа Шиппса и рассказал в высшей степени необычную историю. По его словам, 24 ноября 1908 г., то есть накануне того дня, когда по мнению правоохранительных органов были убиты Лила Эдмондсон и её дети, Гилберта остановил Роберт Клементс и посоветовал утром следующего дня – 25 ноября – не ходить в школу своей обычной дорогой. То есть Гилберту надлежало идти окружным путём, либо не ходить в школу вовсе. Просьба звучала странно, никогда прежде дядя не обращался к племяннику с подобными заявлениями. Видя недоумение мальчика, Роберт дал ему 20 центов, полагая, видимо, преодолеть этим широким жестом его колебания. Однако проявленная дядей невиданная щедрость лишь усилила подозрения Гилберта. Он задал несколько вопросов, пытаясь понять, что же происходит, и по уклончивым ответам дяди догадался, что кто-то из членов семьи Эдмондсон убит или будет убит. Тогда Гилберт прямо спросил, всё ли в порядке с Нетти? Девочка, по-видимому, нравилась Гилберту и именно её судьбой он обеспокоился в ту минуту. Роберт вздохнул и с сожалением в голосе ответил, что Нетте помочь уже никто не в силах.

Мальчик взял предложенные ему деньги и сделал всё в точности так, как ему велел «дядя» Роберт. Он не знал, что происходило 25 ноября на ферме Эдмондсонов, но поздним вечером того дня там начался пожар, так что преступная подоплёка обращения Боба Клементса стала более чем очевидна. Не зная, как лучше поступить, Гилберт повинился перед родителями…

Этим, однако, рассказ заявителя не исчерпывался и далее повествование стало только интереснее. Очевидно, не доверяя полностью сыну, Руфус под благовидным предлогом пригласил к себе родную сестру, являвшуюся, напомним, женой Роберта Клементса. Он стал выяснять, что же именно случилось на ферме и женщина после некоторого запирательства призналась, что Роберт был вынужден убить всю семью Эдмондсон и днём 25 ноября занимался уничтожением трупов и подготовкой пожара. Опасаясь, что Гилберт Лакер станет свидетелем того, как он рубит тела, Роберт попытался избавиться от свидетеля, вручив ему накануне 20 центов. Руфус заверил шерифа Шиппа, что при разговоре с сестрой, во время которого та сделала это признание, присутствовала его жена, которая готова полностью подтвердить его рассказ.

Таким образом получалось, что уже в последних числах ноября супруги Лакер узнали о виновности Роберта Клементса в массовом убийстве. Но почему же они ничего не сообщили шерифу, коронеру или окружному прокурору?

Этот вопрос шериф задал своему собеседнику. Ответ оказался обескураживающим как по своему простодушию, так и неприкрытому цинизму. Руфус объяснил Томасу Шиппу, что решил шантажировать Роберта Клементса! Немного нажиться на его тайне, так сказать, по-родственному, келейно… Разумеется, собственную алчность Руфус попытался замаскировать благовидным предлогом, дескать, он не хотел доносить на преступника, поскольку боялся оставить детей Клементса сиротами, а ведь у того детей было аж семеро! Отправят Клементса на виселицу и кто останется с детьми? Родная сестра самого же Руфуса и будет мучиться с таким выводком… подобного жизненного финала врагу не пожелаешь!

Но если Руфус, преисполненный сострадания к родной сестре, решил в ноябре минувшего года не обращаться к правоохранительным органам и целых два месяца держал рот на замке, то почему же он явился к шерифу теперь, в конце января? Руфус, услыхав из уст шерифа столь простой и очевидный вопрос, почему-то смутился, замялся… да и признался.