Свет они не зажигали, и он смутно различал в полумраке ее силуэт: голова слегка повернута в сторону, чтобы облегчить ему доступ к желанной границе. Контраст между шелковистой кожей и пружинистыми корнями волос волновал почти так же, как губы, обещая тысячу новых открытий. Джез, совершенно умолкшая, чуть приоткрыла губы и закрыла глаза, упиваясь прикосновениями его жадных губ, словно вслушивалась в звучавшую в ней музыку, слишком значительную, чтобы нарушить ее зрительными впечатлениями.

Губы Гэйба медленно двинулись вверх, за ухо, пересекли висок, приближаясь к глазам. Он провел кончиком языка вдоль ресниц, с трепетом обозначая границу, столь деликатную, что едва осмеливался прикоснуться к ней. Чуть-чуть поиграл языком, и Джез приглушенно вскрикнула: первый звук, сорвавшийся с ее губ с той минуты, когда они перешли на кушетку.

– Тебе нравится, – пробормотал он, утверждая.

Джез, словно очнувшись от забытья, обхватила его руками, притягивая к себе.

– Ложись рядом, – умоляюще выдохнула она.

– Но ведь здесь же негде...

– Место есть на кровати...

– Великолепная мысль! Как она ко мне раньше не пришла? – Гэйб восхищенно ахнул над своей прелестной глупышкой.

– Это ты выбрал кушетку, – сказала девушка, почти упрекая его, поднялась, пересекла комнату, сбросила туфли и легла на кровать.

– Точно, я виноват... Больше этого не повторится. Впредь сразу же от двери – и в постель. И о чем я, дурак, только думал?..

Он остановился рядом с кроватью, пристально изучая Джез.

– Белые брюки и белый свитер на белой постели? Плохо. Так я тебя потеряю. Как белого зайца в заснеженном поле.

– А ты целься в кончик носа, он розовый, – отозвалась Джез, усаживаясь на постели и стягивая через голову свитер.

Он едва не задохнулся, увидев ее грудь. Толстый свитер не позволял даже вообразить, что под ним сокрыты такие сокровища – юная и в то же время пышная, роскошная, зрелая грудь настолько совершенной формы, что не требовала никакой поддержки, чтобы взмыть вверх, с крупными розовыми сосками, твердыми и четкими.

Он лег на кровать и потянул Джез к себе так, чтобы она оказалась над ним, а ее груди – на уровне его лица. Приподнявшись на локтях, она взглянула на него сверху вниз с сосредоточенным любопытством. Простонав, он взял в ладони два нежных шара, сводя их так, чтобы одновременно коснуться губами обоих сосков, и со всей страстью и силой губ, языка и щек принялся упиваться этими горячими бутонами, словно хотел заставить их раскрыться, превратиться в цветок в глубине его рта.

Долгое время он не мог оторваться от женской груди, взятой его губами в плен. Он продолжал наслаждаться ею, поддразнивая Джез легким покусыванием, одаривая наслаждением, столь безудержным, что девушка закусила губу, стараясь еще глубже упрятать грудь в жар его губ. Она плотно прижималась к нему бедрами, даже не осознавая, что делает, вторя его движениям всем телом столь интенсивно, что Гэйб понял: пора, наконец, оторваться от ее груди. Взяв Джез за плечи, он перевернул ее на спину и резко, победным движением сорвал с нее остатки одежды, целеустремленный и одержимый.

Джез застыла как зачарованная, прикрытая единственным покрывалом – упавшими на плечи волосами, и не спускала с него изумленных глаз. Он поднялся, срывая с себя одежду. Не отводя взгляда, она различила в полумраке комнаты его загорелое тело. Он был худощав, как она и думала, хотя и не предполагала, что его руки, плечи и ноги окажутся такими мускулистыми, а грудь такой широкой. Природа щедро одарила его и иными достоинствами: она и представить себе не могла, что можно обладать таким мощным, тяжелым и властным орудием, страстно устремленным вперед и вверх из гущи темных волос. Джез задержала дыхание, ошеломленная, неверящая, не в силах шелохнуться, словно потрясение приковало ее к кровати.