Остальные же, казалось, выглядели не так хорошо. Наиболее пострадал Зейн. Его и без того бледное лицо приобрело теперь мертвецко-белый цвет и исхудало, а его хромота прогрессировала. Что касается Дортмундера и Келпа, то смена часовых поясов и странное окружение, казалось, лишь укрепили их прежние черты характера. Дортмундер стал более суровым, Келп – еще более легкомысленным, хотя сегодня утром он был в крайне плохом настроении, по-видимому, вызванном расположением спальных мест в гостевой комнате.

Зейн, благодаря медицинским показаниям и врожденной жестокости, занял двуспальную кровать, один. Дортмундер взял раскладную кровать, а Келпу достались комплект подушек и стеганое ватное одеяло на полу. Однако откидная кровать занимала большую часть свободного места в комнате, поэтому Келп был вынужден уложить голову под комод, а ноги под кровать. Такая позиция привела к тому, что он сам себя покалечил, когда, проснувшись, вздрогнул от дурного сна в середине ночи.

Вскоре хорошее настроение вернулось к Келпу. В любом случае он казался таковым сегодня рано утром, когда уехал вместе с Дортмундером на разведку в Parkeby-South.

Вскоре после их отъезда спустился и Чонси, чтобы встретиться за чашкой чая со своими друзьями в Альберт-Холле. Он не виделся со своими гостями вплоть до обеда, когда на вопрос к Дортмундеру о результатах его визита в Parkeby-South он услышал неоптимистический ответ.

Дортмундер был готов дополнить свой ответ:

 – Здание переполнено ценными вещами, – произнес он, – а также охраной. Все выглядит на то, что охранники дежурят и ночью, когда фирма закрывается. Я не обнаружил системы сигнализации, но она должна быть там.

 – Ты хочешь сказать, что не сможешь проникнуть туда?

 – Я могу, – ответил Дортмундер. – Я смогу войти и выйти из любого места. Это не проблема.

 – Тогда в чем загвоздка?

 – Идея, – напомнил ему Дортмундер, – заключается в том, чтобы подменить картину без лишних свидетелей. Если ты выключишь сигнализацию, то свободно, без проблем сможешь прийти и уйти, никто не обнаружит тебя. Но ты не сможешь прогуливаться в здании полном охранников, чтобы никто не увидел тебя.

 – Ах, – выдохнул Чонси.

Зейн, который замер с вилкой нагруженной кусочком баранины и мятным желе на полпути ко рту, предложил:

 – Нужно чем-то отвлечь их внимание.

 – Очень хорошо! – воскликнул Чонси и, сияя надеждой, спросил у Дортмундера: – Что ты думаешь по этому поводу?

Дортмундер посмотрел на него с сомнением:

 – Как именно отвлечь?

Зейн снова ответил:

 – Ограбление. Ворваться с оружием, украсть несколько вещей, и в это время ты сможешь подменить картину.

 – Замечательно, – сказал Чонси.

Дортмундер думал по-другому:

 – Еще одно фальшивое ограбление? Если уж мы должны воровать, то у полиции непременно возникнет вопрос: почему не забрали и картину? Копы захотят узнать причину.

 – Ммм… – задумался Чонси.

Но Зейн не собирался так легко поддаваться. Он сказа:

 – А ты на самом деле видел картину, когда был там? Она выставлена на обозрение?

 – Нет. Я думаю, что наиболее ценные экземпляры они держать в другом месте вплоть до их продажи.

Пожав плечами, Зейн продолжил:

 – Значит, раз картина находиться в тайнике, то как воры смогут ее украсть.

Чонси, устав от своих колебаний между надеждой и отчаянием, лишь приподнял бровь в ожидании негативного ответа Дортмундера, который, однако, не последовал.

Нахмурившись, тот ткнул несколько раз вилкой брюссельскую капусту на своей тарелке и, наконец, произнес:

 – Даже не знаю.