Через несколько минут Жора позвал меня.

Я вошла и увидела пятерых мужчин. Я сразу же выхватила взглядом двоих из них: сидящего у окна и сидящего возле шкафа.

Они были очень разными внешне, хотя чувствовалось нечто общее, что их объединяло: какая-то настороженность во взгляде, неухоженность. И чувство постоянного страха и напряжения.

Один, тот, что сидел у окна, был постарше, с рябоватым лицом и добрыми, какими-то детскими глазами. Смотрел он на нас так непосредственно и невинно, как ребенок, который понимает, что натворил что-то нехорошее, но ничего не мог с собой поделать — слишком велик был соблазн. Во всем его облике сквозила какая-то чистота. Я бы не удивилась, если б узнала, что он искренне верит в бога.

Второй, сидящий у шкафа, был совсем другим. Взгляд его маленьких глаз был колючим и неприятным. Смотрел он озлобленно. И вообще был каким-то нервным. Чувствовалось, что в экстремальной ситуации он может выкинуть что-то непредвиденное, совершенно ему несвойственное в обычных обстоятельствах. И даже сам не осознает до конца, на что способен. Что он будет скорее действовать, не думая о последствиях.

Он посмотрел на меня, и на лице его отразилась сложная гамма чувств. Он, конечно же, принял меня за Ольгу, как и следовало ожидать.

Второй, с рябоватым лицом, посмотрел на меня своими добрыми глазами и слегка виновато улыбнулся и даже пожал плечами. Извини, мол, так получилось…

Я поняла, что это и был тот самый Рябой, такой философ с прекрасной душой. А товарищ его — наверняка Мутный. Иначе просто быть не может.

— Ольга Андреевна, — начал Жора, — посмотрите, пожалуйста. Не узнаете ли вы кого-то из сидящих перед вами людей? Что касается остальных, то я в последний раз предлагаю признаться добровольно, пока потерпевшая не опознала вас, — Жора обращался будто бы к пятерым сразу, но Мутный с Рябым отлично понимали, что обращаются к ним.

Оба бандита молчали.

— Значит, не хотите признаться? Хорошо. Тогда послушайте… — Жора взял со стола какой-то листок, вложенный в папку, и принялся делать вид, что читает:

«Я, Снегирева Ольга Андреевна, заявляю, что второго июня 1999 года ко мне на дачу ворвались трое вооруженных мужчин, которые, угрожая пистолетом мне и моим детям, заставили меня скрывать их у себя…» Так… «Приметы всех троих отлично помню, в случае необходимости могу легко их опознать…» — Жора искоса посмотрел на Мутного, который весь напрягся. Видимо, его гораздо сильнее огорчало то, что кто-то может понять, ради чего его понесло в Вишневку, чем то, что его посадят за побег. Неужели он еще рассчитывает добраться когда-нибудь до коллекции?

Я стояла и переводила взгляд с Мутного на Рябого.

— Так, приступим к опознанию, — вытерев платком лоб, сказал Овсянников. — Ольга Андреевна, вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний…

— Хватит, — ответил вдруг Рябой. — Были мы там. Как раз у девчушки вот этой.

Мутный быстро вскинул голову, взглянул на Рябого. Зрачки его сузились, он мрачно пробормотал что-то себе под нос.

— Вот и отлично, — обрадовался Жора. — Давно бы так. И нам канители меньше.

Потом мы сидели в кабинете, и Жора допрашивал Мутного. Рябой, по всей видимости, о коллекции ничего не знал, вернее, знал, но очень мало. И Жора понял, что трясти нужно Мутного. Он пугал его убийством Скворца, отчаянно пытаясь повесить убийство на Мутного. Тот же отчаянно сопротивлялся.

— Говорю тебе, начальник, не убивал я его! — в сто пятидесятый раз твердил Мутный.