|
Действие чарующего, чуть хриплого голоса закончилось, холодок из живота куда-то пропал, и парень почувствовал с себя гораздо увереннее: – Сказки все это. Его рука вновь скользнула под желтую блузку девушки. – А я эти истории страсть как люблю, – призналась Анна. – С детства слушаю. – Ну и зря, – пробормотал Мишка. – О тебе и так уже говорят... – Что говорят? – Да ничего. – Что говорят? – девушка отстранилась. Парень тяжело вздохнул, укоряя себя за излишне длинный язык. – Ну, говорят, что ты иногда так посмотришь... – Это тетка Прасковья, что ли, сплетничает? – поинтересовалась Анна. – Так это вранье, она сама тогда поскользнулась. – И ногу сломала? – хмыкнул Мишка. – А она говорит, что ругалась на тебя до этого. Даже в призрачном лунном свете было заметно, что Анна покраснела. – Да она просто прикрикнула. Ерунда какая. – А тетка Прасковья говорит, что накричала на тебя, а ты на нее зыркнула, и она на ровном месте упала. – Не на ровном месте, а на горке это было, – холодно произнесла Анна. – И после дождя. – Ну, в общем, я не знаю, – вздохнул Мишка, с тоской отмечая, что девушка не спешит в его объятия. – Ань, да я не слушаю, что эти дуры языками мелют. Ань... Несколько минут девушка молча лежала на спине, глядя на кроваво-красный диск ночного прожектора широко открытыми черными глазами, а потом тихо сказала: – Видел, как у тетки Прасковьи цепной кобель на волка похож? – Видел, – подтвердил Мишка. Обрадовавшись смене темы, он подвинулся поближе к подруге, с удовольствием ощущая тепло ее тела. – А знаешь, почему цепь такая толстая? Ее еще дед Игнат ковал, кузнец старый. – Почему? – Потому что кобель этот – оборотень настоящий. – Опять ты за свое, – вздохнул Мишка. – Правда. – Анна завела руки за голову, отчего тонкая ткань блузки натянулась, четко обозначив грудь. – Когда Прасковья еще в девках ходила, на нее мельник глаз положил, Емельян Григорьевич. Мужик видный, староват, правда, ему тогда, почитай, сорок было, но обходительный, а главное – зажиточный. Но родители Прасковьи против были. – А почему против, если зажиточный? – Слухи о мельнике плохие ходили, – помолчав, ответила Анна. – Люди говорили, что Емельян Григорьевич на своей мельнице с нечистой силой снюхался. – Чертям хвосты крутит. – Лексей Софроныч, отец Прасковьи, мельника и спровадил, когда тот свататься пришел. Дескать, дочь свою, Прасковью, за тебя не отдам, нету моего родительского благословения и не будет. Мельник усмехнулся, зыркнул так не по-доброму и ответил, что я, мол, на вашей дочери все равно женюсь. Хотите вы этого или нет, а будет по-моему. И с этого дня начались у семьи Прасковьи беды. Исподволь, незаметно Мишка снова начал попадать под власть чарующего голоса Анны. – Недели не прошло, наступило полнолуние, погнал Лексей Софроныч лошадку свою в ночное, утром приходит, а она мертвая. Разорвана вся нещадно, и следы вокруг волчьи. Большие следы. Мужики сразу всполошились, собрались загнать зверя, да только зря проездили, никого не нашли. К мельнику заезжали, следы вроде в его сторону шли, а он только бороду оглаживал, усмехался да на Лексея Софроныча смотрел пристально. А как тому уезжать, подходит и ласково так спрашивает, мол, не надумали ли вы, уважаемый Лексей Софроныч, принять мое предложение? Тот, конечно, ни в какую, но мельника заподозрил. И снова в животе у Мишки завозился противный холодный червячок. – А на следующее полнолуние страшное случилось. – Хрипловатый голос Анны проникал в самую душу парня. – Лизавета, сестра Прасковьи, с подругами купаться пошла, в Дальнюю заводь. |
