Вот так и получилось, что, «едва продрав глаза, не проглотив ни куска», как горько позже сетовала Нина, они в четверть восьмого уже вышли за калитку и направились осматривать окрестности: Нина все в тех же безразмерных шортах, кофте и соломенной шляпке с кипрского пляжа, Катя тоже в шортах, майке, бейсболке козырьком назад и с рюкзачком за плечами, где лежали бутерброды, бутылка противного теплого «Спрайта», полотенца и фотоаппарат-«мыльница» — снимать пейзаж с вершины горы.

Они миновали пыльный проселок и вышли к полосатому шлагбауму, преграждавшему выезд на бетонное шоссе. Мимо прокандехала автоцистерна с надписью «Молоко». Прицеп ее, украшенный надписью «Пиво», болтался сзади, прыгая и гремя на колдобинах.

За ельником открывался берег речки Сойки. Несмотря на ранний час, на песке уже возились ребятишки. Их велосипеды валялись в траве под деревьями. А Май-гора царила над рекой действительно подобно древнему кургану. Вблизи этот холм показался Кате еще выше и круче. Заросшие кустарником и молодыми деревцами склоны были насыщенного изумрудно-зеленого цвета. С восточной стороны кусты прорезала желто-коричневая глинистая промоина: по ней стекали с : холма в речку Сойку дождевые потоки.

— Господствующая над местностью высота. Так дед горку нашу называл. — Нина, сдвинув шляпу на затылок, приложила руку козырьком к глазам. — Ну-ка, щелкни меня на ее фоне. Потом я тебя.

Они нащелкали фотоаппаратом несколько снимков. Катя предложила пройти берегом реки до церкви, но Нина отговорила ее: потом успеем еще, когда с холма спускаться будем, тогда и в храм заглянем.

— Тут троп наверх полно ведет. — Нина бодро взяла курс на еле заметную в траве тропинку, уводящую от реки в лес к подножию горы. — Мы в детстве постоянно лазили: тут орехов лесных полно было, малины на склонах. Удивляюсь, и как ты ничего не помнишь?

Подъем на Май-гору занял у них минут двадцать. Шли с остановками. Нине, хоть она и всячески храбрилась, приходилось трудно. На Катин взгляд, все было кругом хорошо и живописно, только уж слишком много водилось в этих благословенных местах жгучей крапивы и кусачих мошек, тучей плясавших на солнце над белыми зонтами дудника и фиолетовыми свечками иван-чая. И вот — они на вершине.

— Весь мир на ладони, ты счастлив и нем и только немного завидуешь тем, другим. Ой, что это? Что за дрянь еще такая?

Катя с трудом оторвалась от зрелища, открывавшегося с вершины Май-горы — в отличие от заросших склонов почти «лысой», открытой всем ветрам, утонувшей в пышной, напоенной дождями, нагретой жарким августовским солнцем траве. С горы было видно далеко-далеко: темные хвойные боры до самого горизонта, малахитовые лоскутки полей и лугов, лента речки, крыши домов далеко внизу, ниточка шоссе, уходящего куда-то…

Нина обо что-то споткнулась, ушибла и поцарапала ногу. В траве белел какой-то предмет. Катя нагнулась. Похожий на белесый камень, вымытый дождями, выступающий из земли… Это был не камень, а старый коровий череп, пустыми дырками глазниц уставившийся на них с Ниной. Катя потрогала темный коровий рог. Второй был обломан под самый корень и напоминал кусок щепки, воткнутый в кость.

— До крови оцарапал, гад. — Нина заковыляла к березовым бревнам, брошенным возле выжженного в траве кострища. — Откуда тут еще и дохлая корова?

Катя плавным жестом указала на кострище:

— И был заклан тучный телец, и жертва сия… Нина, а кто-то из ваших дачников скотинкой балуется, а?

— Раньше лесник местный держал корову, коз. Мы у него молоко покупали.

Катя, присев в траву, всмотрелась в череп.