На его вопрос, «а как же муж», последовал выразительный взгляд и тяжелый вздох.
—Какие же вы мужчины все же глупые... Ты же видел — мое личное проклятие на самом деле существует. Муж — одно название, первый любимый человек — шрапнель в голову, а теперь и тебя чуть не разорвало на части... Я не хочу больше терять времени... А муж... Он в конце концов только перед людьми, и уж точно никак не перед богом. Да и не только тебе надо сегодня забыть про этот воистину ужасный день...
На утро донельзя довольный, и смертельно удивленный Вадик, (никак не ожидавший, что после нескольких лет замужества, пусть и за конченым педиком, красивая женщина может все еще быть... технически не совсем женщиной) встретился наконец с представителями властей. В его ушах до сих пор сладчайшей музыкой звучали слова Ольги — «если бы я только знала, что это может быть настолько хорошо, я бы столько не ждала.»... И пребывая в чрезвычайно приподнятом состоянии духа Вадик был готов на любые подвиги.
Решив не мелочится, он начал сразу с министра внутренних дел Плеве. Пару часов спустя, «слив» министру абсолютно вымышленную, как он был уверен, информацию о готовящемся на того покушении[15], Вадик получил карт-бланш на любые действия против партии Социалистов Революционеров. До известной доктору Вадику даты, когда императрица должна была произвести на свет наследника, оставалась еще пара недель. И за эти недели надо было попытаться максимально решить проблему с покушениями. А если получится, то и в общем — с партией социалистов революционеров. Ну или хотя бы с ее вменяемой частью.
Дикий грохот потряс, казалось, весь дом, пробуждая его от утренней тишины.
—Откройте, полиция!
За дверью молчали. Наблюдатели на улице увидели, как одно из окон третьего этажа осветилось светом свечи, потом мимо окна пронеслась какая-то тень.
И тишина. Добропорядочные граждане должны были открыть дверь немедленно, как только прозвучали эти слова.
Вот только добропорядочных граждан за дверью не было. А недобропорядочные граждане открывать полиции не стали. Городовые молотили по двери сапогами и рукоятками револьверов еще минуту. Потом начальство поняло, что в этот раз что-то пошло не так.
—Ломайте дверь! — заорал ротмистр в голубом мундире.
Двое здоровенных городовых, разогнавшись, врезались в дверь. Именно так они всегда врывались в воровские притоны. Опыт подсказывал, что после такого удара дверь вылетала чуть ли не к противоположной стене притона. Но не в этот раз. Ощущение было такое, словно плечом пытались проломить скалу. После второго удара что-то хрустнуло и один из гигантов, матерясь, схватился за плечо. Второй недоуменно замер.
—Так это, вашбродь, не открывается...
—Фельдфебель! Крикни, чтобы ломали черный ход!
Черный ход ломали долго. Дверь черного хода ничуть не уступала двери парадного по толщине и прочности, а из инструментов у полиции были только кулаки, шашки и рукояти револьверов. Еще через пять минут, ротмистра осенило:
—Степан! Найди мне дворника!
Распространяющий смесь чеснока и махорки дворник принес топор. Прорубив в двери отверстие, городовой заорал
—Вашбродь! Тут решетка!
Принесли кувалду. От могучих ударов с потолка сыпалась штукатурка, лопались стекла и гудело в голове.
—Не надоело? — молодой человек в элегантном костюме с медицинским чемоданчиком в руках укоризненно посмотрел на ротмистра, напоминающего мельника в своем засыпанном штукатуркой мундире.
—Доктор Банщиков? — ротмистр удивленно посмотрел на костюмоносителя, которому обещал показать, «как надо арестовывать бомбистов» — Но мы же...
—Перекрыли все выходы. Знаю, знаю. Но я Вас перехитрил и вышел через вход! И перестаньте ломать дверь. |