|
Это было той самой сложностью, о которой Затворник в свое время предупреждал Шестипалого, но ее удалось обойти — Затворник знал, как укреплять мышцы статическими упражнениями, и научил этому Шестипалого. Зеленые ворота уже виднелись за Стеной Мира, и, по подсчетам Затворника, до Страшного Супа остался всего десяток затмений. Боги не особенно пугали Шестипалого — он успел привыкнуть к их постоянному вниманию и воспринимал его с брезгливой покорностью. Его душевное состояние пришло в норму, и он, чтобы хоть как–то развлечься, начал выступать с малопонятными темными проповедями, которые буквально потрясали паству. Однажды он вспомнил рассказ Одноглазки о подземной вселенной и в порыве вдохновения описал приготовление супа для ста шестидесяти демонов в зеленых одеждах в таких мельчайших подробностях, что под конец не только сам перепугался до одури, но и сильно напугал Затворника, который в начале его речи только хмыкал. Многие из паствы заучили эту проповедь наизусть, и она получила название «Околепсиса Синей Ленточки» — таково было сакральное имя Шестипалого. После этого даже бывшие первосвященники бросили есть и целыми часами бегали вокруг полуразобранной кормушки–поилки, стремясь избавиться от жира.
Поскольку и Затворник и Шестипалый ели каждый за двоих, Затворнику пришлось сочинить специальный догмат о непогрешимости, который быстро пресек разные разговоры шепотом. Но если Шестипалый после пережитого потрясения быстро вошел в норму, то с Затворником начало твориться что–то неладное. Казалось, депрессия Шестипалого перешла к нему, и с каждым часом он становился все замкнутей. Однажды он сказал Шестипалому: — Знаешь, если у нас ничего не выйдет, я поеду вместе со всеми в Цех номер один. Шестипалый открыл было рот, но Затворник остановил его: — А поскольку у нас наверняка ничего не выйдет, это можно считать решенным. Шестипалый вдруг понял: то, что он только что собирался сказать, было совершенно лишним. Он не мог переменить чужого решения, а мог только выразить свою привязанность к Затворнику — что бы он ни сказал, смысл был бы именно таким. Раньше он наверняка не удержался бы от ненужной болтовни, но за последнее время что–то в нем изменилось. И в ответ он просто кивнул головой, отошел в сторону и погрузился в размышления. Вскоре он вернулся и сказал: — Я тоже поеду вместе с тобой. — Нет, — сказал Затворник, — ты ни в коем случае не должен этого делать. Ты теперь знаешь почти все, что знаю я. И ты обязательно должен остаться жить и найти себе ученика. Может быть, хотя бы он приблизится к умению летать. — Ты хочешь, чтобы я остался один? — раздраженно спросил Шестипалый. — С этим быдлом? И он показал на простершуюся на земле при начале беседы пророков паству: одинаковые дрожащие изможденные тела закрывали собой почти все видимое пространство. — Они не быдло, — сказал Затворник, — они больше походят на детей. — На умственно отсталых детей, — добавил Шестипалый. — К тому же с массой врожденных пороков. Затворник с ухмылкой поглядел на его ноги. — Интересно, а ты помнишь, каким был ты сам до нашей встречи? Шестипалый задумался и смутился. — Нет, — наконец сказал он, — не помню. Честное слово, не помню. — Ладно, — сказал Затворник, — поступай как знаешь. На этом разговор прекратился. Дни, оставшиеся до конца, летели быстро. Однажды утром, когда паства еще только продирала глаза, Затворник и Шестипалый заметили, что зеленые ворота, еще вчера казавшиеся такими далекими, нависают над самой Стеной Мира. Они переглянулись, и Затворник сказал: — Сегодня мы сделаем нашу последнюю попытку. |
