— Не читаю, — Канович провел ладонями по столу, будто стирая с поверхности пыль. — Не знаю, что там было в «Комсомолке», возможно, чушь. Я вам привожу в пример то, что… Впрочем, все известные случаи, как я говорил, относятся к старению организма как целого, причем процесс с момента начала болезни — а это, конечно, болезнь, причем, скорее всего, вирусной природы — так вот, болезнь, начавшись, продолжается не меньше года: организм не может скачком перейти из одного состояния в другое, вы понимаете меня? А у Мартыновой омертвление тканей произошло очень быстро. Это я могу сказать практически наверняка — судя по тому, какая резкая граница отделяет старые, отмиравшие ткани от молодых, здоровых. Видимо, именно локализованность процесса привела к его ускорению, я не вижу иного объяснения. Эти старые клетки для здорового организма — все равно что рак. Даже хуже — раковые клетки развиваются с гораздо меньшей скоростью!

Канович закончил свою лекцию, сложил на груди длинные руки и неожиданно сказал совсем другим, не менторским, а очень участливым тоном, какого Фил вовсе не ждал от этого человека:

— Такая молодая женщина… Просто ужасно. Примите мои соболезнования… Я что хочу сказать: никакая «скорая» не помогла бы. И самый лучший кардиохирург.

— Понимаю, — пробормотал Филипп и поднялся.

— Передавайте привет Вадиму Борисовичу, — сказал Канович, выйдя из-за стола и пожимая Филиппу руку. — И примите еще раз мои соболезнования.

Голова была тяжелой, и Фил пошел до станции метро пешком. Сидя в полупустом вагоне, он наконец сам для себя сформулировал причину, заставившую его выслушать ничего толком не объяснившую лекцию. В тот момент, когда он узнал о смерти Лизы, первой мыслью было: «Нас достали». Эта мысль исчезла так быстро, что Филипп даже не успел впустить ее в сознание. Но изнутри, из душевных сумерек, над которыми сознание не властно, мысль посылала сигналы, заставлявшие совершать не вполне объяснимые логикой поступки. А сейчас, когда Фил чуть расслабился, мысль вернулась — нелепая, он это и раньше понимал, но упрямая.

Нас достали.

Необходимо было исключить возможность такого объяснения. Что ж, разговор с Кановичем поставил точки над i. Конечно, сейчас существуют яды, производящие эффект естественной смерти от инфаркта или инсульта. Но тогда и вскрытие показало бы иную, более привычную картину.

А может, создан яд, вызывающий мгновенное старение клеток? Вряд ли, зачем нужен такой сложный способ, да еще и точно определимый при экспертизе?

Впрочем, нужно было все-таки избавиться от последних сомнений, и, выйдя из метро, Филипп позвонил Кановичу из телефона-автомата. Только бы он оказался на месте…

— Канович слушает, — на этот раз врач не распевал, как Шаляпин, а говорил усталым и тихим голосом.

— Лев Бенционович, это опять я, по поводу Лизы Мартыновой.

— А… — сказал Канович равнодушно. — Извините, я уже выхожу…

— Только один вопрос. Скажите, мог ли этот процесс быть вызван искусственно?

— Нет, — твердо сказал Канович. — Это, безусловно, естественный процесс. Возможно, у синдрома Вернера генетическая природа, но это не доказано. Еще есть вопросы?

— Извините, — сказал Фил так тихо, что сам не расслышал своего голоса, и повесил трубку.

4

Ночью Филипп спал не то чтобы плохо, но часто просыпался и почти мгновенно засыпал опять, будто плавал на поверхности теплого озера, погрузив в воду лицо, и время от времени поднимал голову, чтобы набрать в легкие воздуха.

Заставив себя подняться и выпить крепкий кофе без сахара, он напомнил себе слова незабвенного Гущина о том, что смерть Лизы не должна сказаться на работе группы — как в той песне, где отряд не заметил потери бойца, — и сел за компьютер.