Наверное, некоторые глубоко впечатлительные и эмоциональные личности могут выходить в мир — или хотя бы в некоторые другие его измерения. То, что у Фила с Верой (возможно, у Кронина тоже) получилось в результате аналитического изучения законов природы, люди глубоко эмоциональные способны, видимо, испытывать спонтанно. Не будучи готовы, они либо неправильно интерпретируют увиденное, либо вообще его не объясняют, впадая в религиозный экстаз и тем самым отдаляя реальное решение проблемы.

Мог ли Андреев действительно видеть храмы разных религий, давно умерших людей, ареалы погибших цивилизаций? Сейчас Фил сомневался в том, что все, описанное в «Розе мира», было лишь игрой богатого творческого воображения автора, как ему казалось несколько лет назад. Эмоциональное познание может быть даже эффективнее рационального. В конце концов, рацио побеждает, потому что не только описывает, но и объясняет описанное и может предсказывать еще не описанное. Однако информация, полученная с помощью эмоционального познания, может оказаться важной и обязательной для интерпретации.

Может, и все многочисленные труды госпожи Блаватской должны быть теперь изучены с позиций рационального мироописания? Возможно, и она бродила не в глубинах собственного подсознания, а ступала на мелководье полного мироздания — глубоко в этот океан она, конечно, погрузиться не могла, без знания главных законов природы это вряд ли возможно, но несколько простых измерений она, не исключено, способна была осознать.

Фил посмотрел на часы — первый час, он и не заметил, как пробежало время. Нужно торопиться, не опоздать бы на семинар.

14

Конференция по перспективным направлениям науки проходила в здании Института биохимической технологии. Как это всегда бывало, Фила окружила толпа энтузиастов висталогии. Фил любил эти минуты — до и после семинаров, — потому что вопросы, которые ему задавали, часто оказывались исключительно интересными, думать нужно было, как говорится, «в режиме реального времени», а по ответам судили не столько о способностях лектора, сколько обо всей науке о научных открытиях, которую Фил сейчас представлял собственной персоной.

Фил любил эти минуты, но сегодня они оказались мучительны, потому что голова была заполнена совсем другими мыслями, ничто постороннее в нее не вмещалось.

— Я так и знал, что встречу тебя здесь, — услышал он знакомый голос и, обернувшись, столкнулся взглядом с Эдиком.

— Ты? — удивился Фил. — Что ты здесь делаешь? — вырвалось у него. — По твоей тематике в программе ничего интересного.

— Во-первых, — сказал Эдик, отводя Фила в сторону, — ты плохо слушал в прошлый раз, когда мы были у Николая Евгеньевича. Я говорил, что у меня выступление в рамках секции по психологии творчества.

— А… Да, извини, — пробормотал Фил, действительно вспомнивший вскользь оброненную реплику.

— А во-вторых, — продолжал Эдик, — думаю, нам необходимо поговорить вдвоем.

— Давай, — согласился Фил. — Только не сейчас. Когда закончим, хорошо? Приходи в восьмую комнату.

— Договорились, — бодро сказал Эдик и направился в сторону большой ступенчатой аудитории, где начиналось пленарное заседание психологов.

На семинар к Филу, называвшийся «Методы висталогии в развитии научных школ», пришло около тридцати человек, в том числе несколько новичков, краем уха слышавших о странной науке висталогии. Вопросы их сегодня лишь раздражали Фила, отвечал он автоматически, и наверняка у многих осталось ощущение, что лектор их надул, нет в висталогии ничего интересного и перспективного.