В космопорту Аресиды он прежде всего отыскал синагогу, где и помолился, поскольку уже настало время вечернего обращения к Создателю. Ему мешали звуки, доносившиеся из-за стены, — там располагалась мечеть, и Шломо был уверен, что слышит, как стучат лбами об пол правоверные мусульмане. Проходя мимо, он заметил в числе заходивших в мечеть мужчин старого друга Абрама. Или кто он там нынче — Ибрагим, наверное?

После молитвы Шломо чувствовал себя обновленным, будто наелся натощак эрготона из долины Бучера. Обращения к Творцу возвышают душу — думая Шломо, пристегиваясь к противоперегрузочному креслу. Он не успел оглядеться, войдя в салон лайнера, — стюард сразу провел его на место, и теперь Шломо беспокоился о том, что в лайнере может и не набраться миньяна. Вдруг здесь все мусульмане? Или христиане?

Эта мысль беспокоила Шломо до того самого момента, когда взвыла сирена, колпак опустился и пена с визгом начала поступать в резервуар кресла. Шломо задержал дыхание и уснул даже быстрее, чем сам на то рассчитывал. Уже засыпая, он вспомнил, что не сделал чего-то очень важного. Что-то не рассчитал. И может случиться неприятность.

Но было поздно додумывать мысль. Сон навалился медведем, мир погрузился в потемки. Корабль взлетел.

Салман Тарауше проснулся в противоперегрузочном коконе и не сразу вспомнил, что он здесь делает. Вроде бы вчера он сговаривался с Ибрагимом отправиться в заповедник Большого Сырта поработать на плантациях во славу Аллаха, а заодно заработать немалые деньги, чтобы хватило перезимовать без обычных для Южного Марса проблем с топливом.

Ну да, точно, так они и решили.

Правда потом, если память ему не изменяла…

Память ему, конечно, изменяла, да иначе и быть не могло. Давно нужно было пойти с Ибрагимом в Центральный религиозный совет планеты и синхронизовать циклы с точностью до суток. Все-таки друг. Не всегда, конечно, но тем не менее… С Мирьям он так и сделал — еще в самом начале их счастливого брака: сразу после первой свадьбы поехал в Аресиду и провел полную синхронизацию. С тех пор — никаких проблем. Вторая и третья свадьбы были, говорят, просто замечательными. И все последующие годы Мирьям, хоть и была сварлива, как сама жена Пророка, все же хотя бы в религиозном плане проблем не создавала. А то бывали случаи…

Салман не сумел додумать мысль и вспомнить, какие еще случаи бывали. Противоперегрузочная пена высохла и осела на стенках камеры серым порошком, колпак откинулся, и кресло приняло обычное полетное положение. Над проходом висела в воздухе красная голографическая надпись: «Можно отклеиться и совершить религиозные отправления».

Именно это он и хотел сделать: помолиться Аллаху и поблагодарить его за благополучное начало полета.

Подняв руки, чтобы отклеить ремни, Салман в ужасе застыл. На руках были черные рукава! Он скосил глаза и убедился в том, что рукава вовсе не жили собственной жизнью, а принадлежали черному костюму, который сидел так, будто был специально пошит Салманом в лучшем ателье Сырта.

Салман дотронулся до затылка, и пальцы нащупали на голове мягкую ткань ермолки. Отдернув руку, он хотел было вытереть пальцы носовым платком, но для этого нужно было залезть в карман брюк, что было, конечно, выше Салмановых сил.

Надо же было так забыться! И ведь, погружаясь в сон, он подумал о том, что упустил из виду нечто важное…

Впервые с ним приключился такой конфуз, и еще неизвестно, как посмотрит на это мулла.

Теперь же не оставалось ничего другого, как захлопнуть колпак и, чтобы не видели другие пассажиры, переодеться в тесноте, не очень-то соображая, где именно в рюкзаке лежит нужная одежда. Складывала Мара, и он плохо помнил…

Нет, все в порядке. «О Аллах, — подумал Салман, — надеюсь, ты простишь мне это небольшое прегрешение!»

Он точно знал, что Аллах простит.