За шкафом было не то чтобы темно, но сумрачно, и Антон случайно задел рукой клавиатуру стоявшего на лабораторном столе компьютера, и спавший экран осветился, голубой фон сделал обстановку интимной и даже чуть таинственной.

— Я все время думаю, — сказала Криницкая, не дожидаясь вопроса. — Не могло этого быть. Никак. Никогда.

— Что быть не могло, Елена Дмитриевна? — осторожно осведомился Антон.

— Ничего не могло. Я же вижу, куда вы клоните. Нет у нас таких горючек. И в институте нет. А убить Володю… Господи, даже подумать об этом… Маша? Она его больше жизни… Когда у него осенью нашли опухоль… Потом оказалось, что доброкачественная, вырезали, и все, но сначала, вы же понимаете, подумали… Маша чуть сама не умерла, у нее, когда все хорошо закончилось, было такое нервное истощение, что…

— Ревность… — вставил Ромашин.

— Какая ревность, о чем вы? К кому? Я знаю, вам уже донесли… Да, мы с Володей были… И что? Вы можете допустить, что любовь — она как… ну… в общем, приходит, когда не ждешь, и уходит, не спрашивая. Так и у нас было. Мы с Володей слишком разные люди. Может, поэтому… Я у них на свадьбе была подругой невесты. Маша была такая счастливая, что я все время думала: «Как хорошо, что у нас с Володей все кончилось».

Она ведь не Машу выгораживает, — подумал Антон, — а себя, доказывая, что не было никакой ревности. Случилась любовь и прошла. Появилась новая — Виктор Веденеев, вот он стоит отдельно от группы, бросает взгляды в нашу сторону, боится, как бы Лена не сказала что-нибудь, о чем потом придется жалеть.

Антон сделал приглашающий жест, и Веденеев подошел к столу, сел рядом с Криницкой, успокаивающе положил ладонь ей на руку.

— Я не знаю, о чем вы Лену спрашивали, — сказал он, — но хочу сказать, что нет в нашей лаборатории таких горючек, чтобы… — он запнулся, не желая произносить слово «убить», но не находя и других слов для замены.

«Что они все об одном? — с досадой подумал Антон. Наверное, именно эту проблему они обсуждали, когда я вошел. Нет таких горючек, значит, и способа нет. Глупо, вообще говоря, с их стороны утверждать то, что будет обязательно проверено. Точнее — глупо, если они знают, что экспертиза докажет обратное. Но ведь они не дураки — ни Веденеев, ни Криницкая, ни этот Долидзе, ни остальные».

— Я не занимаюсь сейчас физико-химическими проблемами, — сказал Ромашин. — Я в них ничего не понимаю. Возможно, смерть вашего друга была несчастным случаем. Возможно — нет.

— Если нет, то вы ищете мотивы, — перебил следователя Веденеев. — Уверяю вас, ни у кого и мотивов не было. Мы дружили.

— А идея, которую Митрохин у вас украл и выдал за собственную?

— Вы имеете в виду способ синтеза в вакуумной камере при подаче модулированного напряжения?

Возможно, Антон действительно имел в виду именно это. Вряд ли Митрохин украл у Веденеева две идеи. Хотя, если в первый раз ему сошло с рук, он мог и вторично…

— Да, — сказал Ромашин. — Об этой идее я и говорю.

— Вы утверждаете, что не разбираетесь в физико-химии горения?.. Не украл у меня Володя эту идею, с чего вы взяли?

— Даня, наверное, проболтался, — тихо произнесла Криницкая.

— А… Когда статья вышла, в институте действительно многие говорили, что идея у Володи краденая. Глупо, что Даниил поверил. Спросил бы у меня, я бы… Понимаете, идея действительно была моей, мы ее с Володей обсуждали, и он разработал экспериментальную методику.