– Вы думаете, что я по камерам пойду? Не пущают.

– Неужели еще не прорвались? – удивился Лопоухий. – Ну скажите там кому надо, что ваши телезрители жаждут взглянуть на условия содержания подследственных. Письма пишут пачками. А письма мы обеспечим в любом количестве.

«Неплохая идея, – подумала я. – И по камерам – тоже идея. Надо подкинуть ее депутату. Если он сам этого не планирует. Вообще-то он собирался в актовом зале речь толкать перед потенциальным электоратом, но почему бы депутату не посмотреть на камеры, чтобы успеть хоть немного улучшить условия содержания к тому времени, как сам попадет на нары, которые по нему давно плачут? А может, он в самом деле не только рекламирует себя, любимого, но и местечко себе заранее присматривает? Морально готовится? Так чтобы еще лучше представлял, надо бы ему взглянуть на все детали тюремного быта».

– И вы уверены, что я смогу попасть в ту, которая вам нужна?

Мои таланты телезрителем из джипа были оценены высоко, правда, он добавил:

– Вы любому из пацанов отдадите, а там уже перегонят, кому требуется. Малява – это святое.

«Ему в самом деле нужно переправить маляву или меня таким образом проверяют? А может, хотят подставить?»

– Перед камерой покажете, как упаковывать маляву? – спросила я у Лопоухого.

– Ты чего, сдурела? – Он вытаращил на меня глаза.

– А что такого? – удивилась я. – Прямо сейчас интервью оформим. В лучшем виде. Вы просто покажете нашим телезрителям, что нужно делать. А то многие не знают. Но ведь понадобиться может каждому. От тюрьмы и от сумы, как известно…

Я бросила взгляд украдкой на Пашку. Пашка нас снимал. Правда, Лопоухий этого не замечал. Или ему не приходило в голову, что тележурналисты из любых кадров способны сварганить сюжет.

– Твои друзья тебя увидят – и те, кто на воле, и те, кому маляву посылать собираешься. Дома на видик себя запишешь. Внукам будешь показывать. Знакомым девушкам.

Лопоухий тупо моргнул. Его глаза напоминали перископы.

– У твоих друзей есть в камере телевизор? – спросила я.

– Где? – не понял Лопоухий.

– Ты что, никогда в Крестах не парился?

– Я нигде не парился, – процедил он, – только в бане.

– И как это сказывается на твоей карьере? Тормозит продвижение вверх в вашей иерархии? Или теперь для занятия лидирующих позиций отсидка не требуется? Конечно, сейчас не девяностые годы… Поведай, пожалуйста, нашим телезрителям, о новых веяниях в вашей среде.

Лопоухий не успел ничего ответить. С водительского места на проезжую часть выскочил молодец, стрижка которого напоминала облезлый кактус. «Кактус» буркнул в трубку «о’кей», потом посмотрел на меня и приблизился.

– Я покажу, – сказал и обернулся к Лопоухому. – Пиши, Виталя.

В результате интервью давали оба. Назвались Виталей и Димой. Тонкий листочек бумажки, исписанный мелким почерком, аккуратно свернули трубочкой, потом Виталя сверху написал имя, вытащил из кармана пачку сигарет, снял с нее целлофановую обложку, вложил записку в обложку, достал зажигалку, чиркнул и тщательно запаял концы.

– Вот так, – сказал Лопоухий (Виталя). Дима (Кактус) кивнул.

– Объясните теперь, пожалуйста, нашим телезрителям, что такое малява? – проворковала я, готовая к тому, что меня сейчас пошлют подальше.

Не послали.

– Ну… это документ, – родил лопоухий Виталя после некоторого напряжения извилин – или что там у него между ушами, скрытое черепом.