Подумать только, а ведь когда-то я мечтал стать писателем. Ну что ж, по крайней мере, эти мучительные и бесплодные упражнения в словоблудии разрушат мои последние иллюзии насчет того, что я (как мне когда-то казалось) человек творческий или, выражаясь сегодняшним языком, обладаю развитым креативным мышлением. Если я не могу написать элементарное письмо самому себе, то создание блестящих сценариев или оригинальных, полных новаторских решений сюжетов для телесериалов в так называемом духе времени переходит для меня в разряд абсолютно недостижимого, то есть того, о чем даже мечтать нет смысла.

Слава тебе, господи, вроде бы она закончила.

Вот что я сейчас сделаю: посижу еще немного и сделаю вид, будто продолжаю писать… Что именно - неважно, хотя бы вот это самое предложение… Это же предложение… перепишу еще два-три раза… Главное, чтобы у нее сложилось впечатление, будто я закончил писать, когда внутренне выговорился, а не просто отложил дневник вслед за ней, потому что мне нечего сказать… Так… вот… что бы еще такое написать?.. Что у нас там на завтра запланировано? Ах, да: по-моему, это имеет некоторое отношение к теме этого дневника-в субботу мы собираемся к Джорджу и Мелинде, у которых недавно родился ребенок.

Молодец, Сэм. Хороший мальчик. Дайте ему немедленно Пулитцеровскую премию. Он ее честно заработал. Ну вот и все на сегодня.

Дорогая Пенни.

Должна признаться, что визит к Мелинде и Джорджу дался мне тяжело. Терпеть не могу завидовать кому бы то ни было. Но при этом я ничего не могла с собой поделать. Он такой милый, их малыш, и такой красивый! У него такие чудные темные волосики, и он такой пухленький - в том смысле, что здоровые младенцы такими и должны быть. Ну просто лапочка. Чего стоят одни только эти крохотные пальчики. Нет, младенцы - это просто чудо какое-то.

Дорогой дневник.

Честно говоря, меня не покидает тревожное чувство с тех пор, как я побывал у Джорджа с Мелиндой и увидел их ребенка. Он же страшный, как обезьянья задница. Нет, конечно, вслух я этого не сказал, но, присмотревшись к Джорджу, понял, что и его гложут некоторые сомнения. Джордж называет его Черносливкой. Очень похоже, хотя мне он больше напоминает старый сморщенный член: у него редкие темные волосики, и он весь в кожистых складках; я, например, запросто представил его болтающимся промеж ног какого- нибудь восьмидесятилетнего старикашки, страдающего геморроем и выпадением уретры.

По правде говоря, я понадеялся, что это зрелище - Черносливчик (которого ребята официально, кстати, назвали Катбертом) - наведет Люси на нужные мысли и заставит задуматься о том, насколько рискованным делом может оказаться попытка воспроизведения себе подобных. Может, хоть уяснит себе, что на каждую Ширли Темпл Приходится по крайней мере один Катберт. Одна только мысль, что этот беззубый, ненасытный, вечно хнычущий рот будет тянуться к тебе по пять раз за ночь, должна, по моему мнению, заставить любую женщину пользоваться презервативами при каждом половом акте. Так нет же - все получилось с точностью до наоборот. Она, понимаешь ли, находит этого уродца восхитительным. Потрясающе. Ощущение такое, что нам показывали разных младенцев. Нет, я ничего против Катберта лично не имею. Более того, я даже согласен с тем, что он может вырасти в совершенно нормального человека Все младенцы сначала походят на помидоры, вытащенные из морозилки. Нужно набраться терпения и подождать, чтобы убедиться, что далеко не каждому из них суждено вырасти уродом. Но такие эпитеты, как «миленький», «очаровательный» и «восхитительный», которыми так лихо разбрасывалась Люси в течение всего вечера, это же бред безумной и слепой женщины.

Честно говоря, царь Ирод предстал теперь передо мной в совершенно новом свете.

Мне все больнее и тяжелее, но пока что я держусь и, собрав в кулак всю силу воли, гоню от себя прочь мысль о том, что я бесплодна.