Джордж явно утратил привычную невозмутимость; и в выражении его лица, и в голосе Эдуард уловил тревогу. Он ощутил к Джорджу прилив симпатии и расположения. Его слуге много стоило признаться в собственной неуверенности, в том, что он в кои веки не знал, как поступить. Он не любил ошибаться, тем более что был уже не юн.

— Вы сделали именно то, что нужно, Джордж. Спасибо.

Напряженность разом исчезла с лица Джорджа. Он осторожно поставил подносик на стол и удалился.

Эдуард посмотрел на конверты. Первым он заставил себя вскрыть письмо от Мадлен. Против обыкновения — две фотографии: Кэт устраивает чаепитие для компании надутых кукол. Кэт и Элен в саду. Подобное отступление от правил вывело Эдуарда из себя. Он выронил снимки и отодвинул, не читая, коротенькое письмо Мадлен. Затем взял второй конверт, надписанный незнакомым почерком. Вскрыть письмо удалось не сразу — у него вдруг задрожали руки.

Письмо занимало несколько листков. Эдуард взглянул на адрес вверху страницы, и буквы поплыли у него перед глазами. Едва не растеряв листки от нахлынувшего волнения, он нашел последнюю страницу и глянул на подпись — одно-единственное имя, которого он ждал столько лет.

Руки перестали дрожать. Он вернулся к первой странице. «Дорогой Эдуард». Он поднес листки к свету, склонился над ними и начал читать письмо, которое Элен отправила месяца три тому назад.

— Город ангелов. Твердыня грез. Стоя на террасе студии-мастерской Тэда, они смотрели на панораму Лос-Анджелеса. Тэд вздохнул.

Элен вернулась в комнату следом за ним. В студии Тэда ничего не менялось, все было как раньше. Сев на одну из сероватых скамей, она поглядела на телевизоры. Оба работали. В одном мелькали кадры черно-белого фильма; две или три минуты она механически смотрела на экран, почти не воспринимая изображения, и лишь потом поняла, что это — «Третий человек». В луна-парке послевоенной Вены огромное колесо обозрения возносило вверх Джозефа Коттона и Орсона Уэллса. Элен перевела взгляд. На экране второго телевизора буддистский монах обливал себя бензином. Он тихо сидел на земле, скрестив ноги, аккуратно подоткнув под бедра шафрановый халат. Когда пламя со всех сторон объяло его своими лепестками, он даже не пошевелился.

Элен встала и выключила телевизоры. На полу громоздились кипы газет и журналов. Чтобы увидеть свое лицо и знакомые заголовки, ей даже не понадобилось наклоняться. Она молча отвернулась и снова села. В эту минуту Тэд принес чай.

— Ой, — раздраженно бросил он, — ты вырубила телики. Но по одному показывали «Третьего человека», мой любимый фильм. Ну, скажем, один из любимых. — Он сунул ей в руку кружку с чаем и улыбнулся, обнажив желтые зубы. — Помнишь концовку?

— Помню.

— Долгий кадр. Камера замирает. Потрясающий эпизод. — Тэд уселся напротив. — В объективе — кладбищенская аллея. Гарри Липа только что закопали. Облетевшие деревья — возможно, липы. Лип — липы. Джозеф Коттон стоит и смотрит, Алида Валли идет по аллее к нему, прямо в камеру. Ждет, что, дойдя до него, она остановится. ан нет. Проходит мимо. Оба молчат. За экраном играет цитра. Потрясающе. Я как-то расписал эпизод по секундам. Понятно, он ее любит.

— Я же сказала, Тэд, что помню концовку. Я пришла к тебе не картину смотреть, а поговорить.

Тэд отвел от потухшего телевизора вожделеющий взгляд и с ухмылкой посмотрел на груду бульварных изданий.

— Кстати, мне неприятно, что эта мразь у тебя на виду, — она кивнула на пол.