Вы совершили огромную ошибку, согласившись на предложение Герца. Я уже говорил вам и продолжаю повторять: эта роль не для вас. Подумайте сами. Ну что это за героиня? Жестокая, безнравственная, злобная баба. Зрителям не понравится, если вы будете ее играть. Они привыкли видеть вас в других ролях. Нет, Элен, вы должны сняться в продолжении «Эллис». Кстати, я только что прочел сценарий. — Он усмехнулся. — Пиратскую копию. Мне чудом удалось ее раздобыть. Это изумительная вещь, Элен, просто изумительная. Когда я читал, у меня дух захватывало от восторга. Поэтому давайте договоримся так: завтра я к вам подъеду и мы еще раз все обсудим…

— Хорошо, Мильтон, я вам позвоню. Но своего решения я менять не собираюсь. Я уже сказала Герцу, что согласна у него сниматься.

— Сказали? Господи, да кого волнует, что вы ему сказали? До тех пор, пока ничего не подписано, мы можем тысячу раз все изменить. Так что послушайте, Элен…

— Завтра, Мильтон, мы все обсудим завтра, — прервала его Элен и быстро пошла прочь.

Проскользнув мимо бара, она вошла в зимний сад и устало опустилась в плетеное кресло, надежно защищенное со всех сторон зеленью пальм и орхидей. Элен никогда не любила орхидеи с их тугими, сочными листьями и яркими, мясистыми, хищно изогнутыми лепестками.

Сквозь звуки оркестра из бара доносились приглушенные голоса:

— Меня так и подмывало послать его к черту, но я сказал: «Ладно, так и быть, мы заключим с вами договор…»

— Кончай трепаться, Гомер. В конце концов я тоже не мальчик и многое могу понять. Но объясни, ради бога, зачем ты каждый раз на них женишься?

— Зачем? Ты хочешь знать зачем? Хорошо, я тебе объясню. Дело в том, что я — романтик, Мильтон, старый, неисправимый романтик…

— Ты? Романтик?

— Представь себе. Ах, Мильтон, если бы ты знал, какое у меня было ужасное детство. Моя мать… Она была страшная женщина…

— Умоляю, Гомер, не говори мне ничего о своем детстве.

— Почему?

— Потому что я уже сто раз об этом слышал.

— Ну и что ты думаешь? Этот подлец отказался его подписывать. Его, видите ли, не устраивала сумма. Это миллион-то долларов, представляешь? Плюс проценты с оборота…

— Значит, в четверг, Ллойд, договорились? Позже никак нельзя. Пробы назначены на пятницу.

— О'кей, о'кей, я все понял. В пятницу с утра я им звоню.

— Ллойд, ты прелесть! Как ты думаешь, что бы мне такое надеть, чтобы окончательно их поразить?

— Надень противогаз.

— И тогда я ему говорю: «Послушайте, речь идет об искусстве. Ис-кус-стве, понимаете? При чем тут деньги?» А он мне: «А вы знаете, какой доход принесла „Короткая стрижка“ за первые шесть недель проката?» — «Все правильно, — говорю я, — „Короткая стрижка“ — превосходный фильм, никто с этим не спорит. Но то, что я вам предлагаю, — это в миллион раз лучше…»

— Мисс Харт?

Элен подняла голову. В зимнем саду было сумрачно, к тому же она задумалась и не сразу узнала человека, остановившегося перед ней. Вглядевшись, она поняла, что это Саймон Шер. На лице его застыла обычная вежливая улыбка.

— Хочу поблагодарить вас за прекрасный вечер, мисс Харт. Вы, наверное, устали? Принести вам чего-нибудь выпить?

— Нет, спасибо.

— Разрешите? — Он вопросительно взглянул на нее и, аккуратно поддернув брюки, уселся в соседнее кресло. Элен недовольно поморщилась. Ей никого не хотелось видеть — ни Шера, ни остальных гостей. Она не чаяла, когда все наконец разойдутся и оставят ее одну.