— Чудесно выглядишь! — бодро заговорила Хетти. — Куда вы идете?

Грейс испустила тяжелый стон.

— На ежегодный зимний бал в клубе «Сент-Эльм».

— А, понятно. Новая попытка добраться до сэра Эдмунда?

Грейс прикрыла глаза и молча кивнула. Не только перспектива новой встречи со свекром страшила ее — еще сильнее мучило воспоминание о вчерашней встрече в чулане. Неужели она и вправду желала, чтобы Дэвид Бертон ее поцеловал? С ума сошла, что ли? Должно быть, это от усталости и от переживаний. Последние несколько дней она сама не своя. Что может быть страшнее, чем поцелуй Стервятника? Как же ей повезло, что он не воспользовался ее безумием!

— Да, повезло! — упрямо пробормотала она, закусив губу.

— Грейси, ты что-то сказала?

Грейс покачала головой и потерла ноющие виски.

— Нет.

— А он очень милый, правда?

Грейс уставилась на тетушку широко открытыми глазами. Выглядела Хетти вполне нормальной: ни безумного взора, ни пены на губах. Не зря говорят, что внешность бывает обманчива.

— Надеюсь, ты говоришь о малыше Майке?

— Да нет, — невозмутимо отозвалась Хетти, — вообще-то я имела в виду Дэвида.

Из зеркала на Грейс смотрело собственное ошарашенное лицо.

— Милый?! Ничего себе милый! Да он только и знает, что унижать меня и издеваться надо мной! Милый, нечего сказать!

— А по-моему, он ведет себя безупречно. — Хетти мягко улыбнулась. — Скажи, Грег когда-нибудь мыл посуду после еды? А лампочки менял?

— Грег вырос в роскоши, — пробормотала Грейс. — Привык, что за него все делают другие.

Почему она защищает Грега? Должно быть, оттого, что тетушка вздумала сравнивать его с Дейвом. Любому, у кого есть глаза, ясно, что эти двое скроены по одной мерке — бессердечные, наглые эгоисты! И то, что Дейв помогает ей по дому, еще не означает, что он — прекрасный принц!

— Я не собираюсь с тобой спорить, — отрезала Грейс и, встав во весь рост перед зеркалом, оправила на себе платье для коктейля.

Это платье из нежно-розовой органзы, идеально облегающее стройную фигуру, Грейс сшила сама — и, надевая его, с каким-то благоговейным восхищением любовалась творением своих рук. Ей вспомнился день, когда она надела это платье впервые — во время медового месяца. Они с Грегом собирались на танцы; но, едва увидев облако тончайшей летучей ткани, украшенной абстрактными узорами и расшитой затейливыми розочками из серебряной канители, Грег заявил, что в этом платье нельзя выходить в свет — оно, мол, совершенно безвкусно, Грейс в нем выглядит, словно хиппи на маскараде. В то время. Грейс еще безоговорочно доверяла вкусу мужа; вздохнув, она убрала отвергнутое платье в шкаф и больше не надевала.

Грег покупал ей платья — роскошные, но безликие изделия известных модельеров. После смерти мужа Грейс их не носила — слишком тяжела была горечь воспоминаний.

Взволнованная воспоминаниями, она провела руками по глубокому вырезу, по рукавам-фонарикам, оправила широкий пояс и пышную юбку длиной до колен. В душе поднимался гнев на Грега, искалечившего ее жизнь, а вместе с гневом — и жажда борьбы.

— Пусть Дэвид Бертон только попробует что-нибудь сказать о моем платье! — пробормотала она.

— Ты что-то сказала, Грейси? Грейс покачала головой.

— Ничего, тетя Хетти.

Грейс снова взглянула на себя в зеркало. Выглядит она превосходно — и к черту Грега с его снобистскими замашками!

Еще одна деталь ее туалета, всегда возмущавшая Грега: простенькие сережки, подарок тети по случаю окончания школы. Грег запрещал Грейс носить эти серьги и взамен задаривал дорогими украшениями — но все они, даже обручальные кольца, давно у кредиторов…

— Я всегда считала, что светлые тона тебе идут, — заметила Хетти.