— А я докторское лекарство заполучила! Я видела орущего что-то Агата и всегда такую важную и достойную Ракушку, теперь совершенно перепачканную, явно после падения на землю, и свою бабушку Бесстрашную я тоже видела — танцующей с бутылкой вина.

Потом из хейимас Желтого Кирпича появился первый из Доумиаду Охве, который пересек центральную площадь, все раскручиваясь и раскручиваясь, пока его крылатая голова не закачалась где-то над прожекторами и кострами на высоте в три человеческих роста. Все застыли, когда Доумиаду Охве начал плести свой сложный танец, а потом разом заговорили барабаны, запели люди, следуя за Доумиаду Охве, который, извиваясь, тянулся между домами по тропам, от одного жилища к другому. В тот вечер я выпила намного больше вина, чем когда-либо прежде, и понимала, что мне следует крепче держаться за перила балкона, если я не хочу потерять равновесие и свалиться. Доумиаду Охве, свиваясь в кольца, спустился между деревьями от Дома-На-Холме, все ближе подбираясь к нашему дому Высокое Крыльцо. Его желтая голова немного повисела в воздухе у нашего балкона, глаза поглядели на каждого из нас поочередно, и внутри каждого огромного его глаза словно горел в глубине еще один, яркий и маленький. Потом Доумиаду Охве проследовал дальше, весь извиваясь, раскачиваясь в такт барабанному бою. Дада скрючился на полу, спрятав лицо. Маленький мальчик из нашего дома по имени Утренний Жаворонок расплакался от страха, и пока я его успокаивала, другой малыш сказал:

— Посмотри, а это еще кто такие?

Какие-то люди перешли по мосту через ручей и стояли в дубовой роще на холме. Одетые, в черное, высокие и неподвижные, они были похожи на стервятников, глядящих вниз с ветвей дерева.

Люди смотрели на них и продолжали веселиться. Доумиаду Охве уже возвращался назад, к площади для танцев, и флейтисты возглавляли толпу танцующих, исполнявших особый танец с притопываниями. Какая-то женщина из Дома Желтого Кирпича поднялась к тем людям в черном и о чем-то заговорила с ними, размахивая руками, а потом увлекла их вниз, на городскую площадь, где на козлах были установлены бочки с вином. Четверо из них остались на площади и стали пить вино, а пятый вернулся, прошагав через всю площадь, мимо пылающих костров, сквозь толпу танцующих, к дому Высокое Крыльцо. Глядя вниз с балкона, я вдруг увидела свою мать Ивушку: она шла прямо навстречу этому человеку через центральную площадь, и у нижней ступеньки нашего крыльца они встретились.

Я бросилась в дальнюю комнату. Вскоре я услышала на лестнице шаги, и они вошли в гостиную, где у нас был камин. Мать окликнула меня. Пришлось выходить. Он стоял посреди комнаты. Его черные крылья свисали до полу, а красная голова с клювом касалась потолка.

Мать сказала:

— Северная Сова, твой отец голоден. У нас в доме найдется какая-нибудь пристойная еда?

Так всегда говорили у нас в Синшане, когда в дом приходили гости, а гостю в этом случае полагалось отвечать: «Лишь сердце мое изголодалось от желания видеть вас!», ну а потом накрывали на стол, садились и ели все вместе. Но мой отец не знал, что нужно ответить. Он молча стоял и смотрел на меня сверху вниз. Мать быстро шепнула, чтобы я разогрела кукурузу и фасоль, что стояли на плите. Занимаясь ужином, я все время украдкой поглядывала на нашего гостя и в конце концов поняла, что лицо-то у него человеческое. Я ведь тогда еще не совсем была уверена, действительно ли у него голова кондора или это такой особый головной убор. Оказалось, что это шлем, и когда он его снял, я снова осторожно посмотрела на него. Он оказался очень красивым мужчиной, с длинным носом, высокими скулами и удлиненными глазами.