Именно по этой причине я и не рассматриваю систему Девяти Домов как некую форму религии, а хейимас — как священные храмы или молельные дома, несмотря на то что обитатели Долины явно относятся к ним, как к чему-то священному.

У людей Долины нет единого бога; нет и богов вообще; нет и религии. Что у них, по всей вероятности, есть — так это рабочая метафора. Идея, которая представляется нам наиболее близкой к понятию религии или веры, — это идея Дома; его знак — закрученная вокруг стержня двойная спираль или хейийя-иф; главное Слово — это слово хвалы сущему на земле и переменам; таковы центральные понятия всей системы, хейя!

— гигантский дуб; много там и конских каштанов, лавров, ив, ясеней и ольхи. Там, где посуше, — чапараль, заросли вечнозеленого карликового дуба, низкий густой кустарник, дикая сирень, что цветет прелестными ароматными голубовато-сиреневыми цветами, когда кончается сезон дождей, и обвивающий карликовые дубки терновник, и оленье дерево, и дикие розы, и кофейные деревья, и кустарник койота, и ядовитый дубок… Вдоль ручьев — тоже заросли душистых кустарников, пестрые и желтые азалии, дикие розы, дикий калифорнийский виноград. На западных склонах гор, продуваемых всеми ветрами, а также на круглых холмах, состоящих почти целиком из змеевика, растут только дикие травы да цветы.

Здесь всегда была суровая земля — довольно щедрая, но отнюдь не легкая в обработке. Здесь нет времен года — только сезон дождей и сухой сезон. Дожди могут быть проливными, а жара — поистине свирепой, пугающей. Все, что растет в Долине, как и везде, должно миновать особую стадию появления нежных всходов и цветения, а потом растениям нужно созреть и отдохнуть — однако переход от одного сезона к другому здесь скорее напоминает государственный переворот, бурную революцию. Несколько темно-серых, набухших дождем дней, когда сожженные и промокшие насквозь коричневые холмы вдруг светлеют и вспыхивают вызывающей головную боль яркой зеленью свежей травы… Несколько ясных дней с облачками-хлопьями в небесах, когда оранжевые маки, синие люпины, душистый горошек, клевер, дикая сирень, голубоглазые незабудки, маргаритки, лилии — все расцветает одновременно и склоны холмов сплошь покрыты белыми, пурпурными, синими и золотыми цветами, но в то же время травы уже сохнут, бледнеют, и дикий овес уже почти созрел в своих метелках… Таковы эти краткие переходы из сезона в сезон: последняя зелень лета сменяется мрачной зимой, а к лету как бы застывшие холмы вновь расцветают недолгим буйством красок.

Приходят густые туманы. Они поднимаются из обширных плоских болотистых низменностей, приморских болот и тростниковых зарослей, из бесчисленных эстуариев на юго-востоке и с морского побережья, протянувшегося за юго-западной грядой. Вокруг Горы Синшан, Горы-Сторожихи и Горы-Прародительницы, четкие, темные, гигантские силуэты которых вырисовываются на фоне ясного неба, плавают стаи влажных туманов, стирая, затушевывая очертания предметов. Да и сами горы как бы тихо отступают прочь. Под ставшей совсем низкой крышей небес холмы тонут в густой дымке. С каждого зеленого листа непрерывно течет и капает. Маленькие коричневые пташки — обитатели чапараля — неуверенно перепархивают в тумане, что-то приговаривая и пощелкивая «тц-тк» где-то совсем близко, но совершенно невидимые.