|
За это время тело Диры уменьшилось до размеров ногтя, стало совсем плоским, сухим и темным, и люди, которые были заняты тем, что обнимали и утешали женщину и ее семейство, не заметили, что же происходит с этим, крошечным теперь, телом. А оно все продолжало уменьшаться и превратилось в маленькую чешуйку, которая легко всплыла на поверхность, выбралась из сосуда с маслом и скользнула за дверь, а потом скрылась в холмах, чтобы терпеливо ждать, когда мимо пройдет еще какой-нибудь доверчивый человек. Говорят, Дира и сейчас там стоит.
В этот раздел включены некоторые импровизации, а также общеизвестные песни, которые, как и любые фольклорные произведения, давно утратили автора и принадлежат всем (хотя всем в Долине принадлежат отнюдь не все стихи и песни: некоторые из них «подарены», а некоторые получены в награду), кое-какие детские песенки и «публичные импровизации», то есть стихотворения, созданные во время какого-нибудь соревнования или написанные в присутствии публики.
Но не ягненка, Койот. У овцы копытца остры, Ох, берегись, Койот! Мог бы взять я в жены любую, Но только не эту. Койот. Матери ее я не нравлюсь, Ох, берегись, Койот!
Чудный город над рекой! В хлева под темными дубами Твой скот приходит вечерами. Воде журчащей звук их колокольчиков подобен. А с круглого холма над Унмалином Видны все виноградники Долины, И слышно, как поют там люди, Собравшись на закате в дом родной вернуться. Примечание: «Песнь стрекозы» — это импровизация, нечто в достаточной степени эфемерное: возникнет и тут же исчезает. Это стихотворение было прочитано Ракитником членам одной из семей Унмалина на балконе летним вечером, и когда я сказала, что оно мне нравится, автор тут же записал его и подал мне.
Как флагом, Чтобы заставить его встать. Ему пришлось совать его В мышиные норы, И в кротовины, И в задницы чужие, Чтобы заставить его встать. — Дай мне лечь наконец, — говорит он. — Ни за что! — говорит Он. — Дай же мне отдохнуть, — говорит он. — Нет, вставай! — говорит Он. И вот он встает, и руки у него вырастают, Он берет в руки нож и себя от Него отсекает. Убегает он прочь от Него, Девять раз поет хейю и сразу ложится, Засыпая мгновенно. А Он выращивает себе новый, Но пока он ужасно мал. Так что Ему приходится ложиться на землю, Чтобы сунуть его в муравьиную норку. НЕСКОЛЬКО СТИХОТВОРЕНИЙ, ПРОДЕКЛАМИРОВАННЫХ СОБРАВШИМИСЯ ПОСЛЕ РАБОТЫ НА БЕРЕГУ РЕКИ ПОЭТАМИ ИЗ МАДИДИНУ
Словно камень надгробный. К земле своей тяжестью тянет, Мне дышать не дает как прежде.
Что тебе она даст, чего я не давала? Поднесет ли вина? Иль подложит жаркого? Или силы добавит в ослабевшие чресла?
Побеги пахли терпко Под жарким солнцем лета. Давно все было это.
Кружит, садится, вновь вспорхнет, вернется К цветку тысячелистника. И неуверенно на нем застынет.
Уж конечно, ты явился с Нижнего конца Долины! И нетрудно догадаться: ведь слова ты произносишь, Будто из норы ты рака, упершись ногами, тащишь! Здесь, в Чумо, вечно кур полным-полно. И эти куры умные настолько, Что говорят совсем как сами люди: «Кач-кач-качалка, ко-ко-корзинка!» Да ведь и люди в Чумо умные, как куры! На Нижнем-то конце такие умники живут, Что хитрецами их не зря прозвали: Вам сварят пиво из чего угодно, Хоть и дерьмо собачье в чан свой соберут. |
