Наконец-то речь зашла о предмете, который Форд считал просто-таки своей специальностью.

— Жизнь, — сказал он, — это грейпфрут.

— Э-э, как это?

— Ну, снаружи оранжево-желтая и с пупырышками, а внутри влажная и скользкая. Внутри также есть косточки. Да, есть люди, которые съедают его половину на завтрак.

— Могу я поговорить с кем-нибудь еще?

— Думаю, да, — ответил Форд. — Поговорите с полицейским.

Уткнувшись в подушку. Форд Префект заворочался и повернулся на другой бок. Это был не самый любимый его сон, поскольку в нем не присутствовала Эксцентрика Гамбитус, троегрудая путана с Эротикона-6, которая была главной героиней многих снов Форда. Но какой-никакой, а все-таки это был сон. Ему все-таки удалось заснуть.

24

К счастью, в переулке дул сильный ветер; к счастью, потому что Артур давненько не практиковался в полетах. По крайней мере сознательно. Хотя, как известно, сознательно не очень-то полетаешь.

Потеряв равновесие, Артур вошел было в пике, чуть не сломал челюсть о ступеньку у двери и закувыркался в воздухе, настолько изумленный собственной глупостью, что совсем позабыл о перспективе падения на землю, а потому и не упал.

«Здорово, — думал Артур. — Если только получится».

Земля угрожающе зависла у него над головой.

Он старался не думать о земле: какая она удивительно громадная, и как ему будет больно, если она перестанет висеть на месте и вдруг свалится ему на голову. Вместо этого он заставил себя подумать о чем-нибудь приятном, например о лемурах, и это было правильно, потому что в ту минуту он напрочь запамятовал, кто такие лемуры: то ли животные, которые огромными, величественными стадами несутся по прериям, или как их там зовут, а может, те, кто несется по прериям, называются тризоны, поэтому, чтобы думать о лемурах как о чем-то приятном, надо было проникнуться старомодным благожелательным отношением ко всему на свете. И все это занимало ум Артура, в то время как его тело пыталось приспособиться к отсутствию опоры.

По переулку пролетела обертка от шоколадки «Марс».

После недолгих сомнений и нерешительности она в конце концов позволила, чтобы ветер загнал ее в промежуток между Артуром и землей, где она и зависла.

— Артур…

Земля все еще угрожающе висела у Артура над головой, и он подумал, что, наверное, пришло время это исправить, скажем, попятиться от нее, что он и сделал. Медленно. Очень, очень медленно.

Медленно, очень-очень медленно пятясь от земли, Артур зажмурил глаза — осторожно, чтобы ничего себе не вывихнуть.

Ощущение, что его глаза зажмурились, пронизало все его тело. Когда это ощущение достигло пяток — так что теперь все тело Артура знало, что его глаза зажмурены, и вовсе этого не пугалось, — он медленно, очень-очень медленно развернул тело в одну сторону, а ум в другую.

Теперь земля ему больше не страшна.

Он почувствовал, как атмосфера вокруг него становится все чище, как его весело обвевает ветерок, ничуть не смущенный его присутствием на высоте, и медленно, очень-очень медленно, будто очнувшись от глубокого, крепкого сна, Артур открыл глаза.

Конечно, он летал и раньше, на Крикките он летал столько, что обалдел от птичьих разговоров, но тут — совсем другое дело.

Здесь, на родной планете, он летал спокойно, интеллигентно, без малейшего трепета, который обычно возникает при пребывании в воздухе.

Внизу на расстоянии десяти — пятнадцати футов простиралась твердая асфальтовая мостовая, а в нескольких ярдах правее светились желтые фонари Верхней улицы.

Переулок, по счастью, не был освещен, так как фонари, которые должны были гореть всю ночь, включались по какому-то хитрому расписанию сразу после полудня и гасли, как только наступал вечер.