Не приходилось сомневаться — здесь состоится рок-концерт.

Веспа взял ее за руку:

— Все будет нормально.

Ничего нормального не будет, в этом Грейс не сомневалась. Она пятнадцать лет не ходила на концерты и спортивные матчи. А ведь прежде она обожала концерты, в старших классах ходила на Брюса Спрингстина и «И-стрит бэнд» в конференц-центре парка Эсбери. Грейс уже тогда поражало, что разница между рок-концертом и ревностной религиозной службой вовсе не так уж велика. Когда Брюс играл «Свидание через реку», а потом — «Страну джунглей», две любимые песни Грейс, она стояла, закрыв глаза, с блестящим от пота лицом, потерявшаяся, унесенная в неведомые дали, дрожа от блаженного счастья, которое ей доводилось видеть на телепроповедях, когда толпа поднималась в едином порыве, воздевая руки и трепеща.

Грейс обожала это ощущение — и знала, что до конца жизни не захочет снова его испытать.

Она отняла руку. Веспа кивнул, все поняв без слов.

— Идем, — мягко сказал он.

Грейс, прихрамывая, пошла за ним. Ей казалось, что она хромает сильнее, чем обычно. Нога болела. Самовнушение, конечно. Тесные комнаты Грейс не пугали; но вот огромные открытые пространства, особенно заполненные людьми, ужасали ее. Сейчас вокруг было пусто, слава Живущему здесь, но воображение Грейс разыгралось: она видела вокруг распаленную толпу.

Резкий свист из динамика заставил ее вздрогнуть. Кто-то проверял звук.

— Для чего это все? — спросила она.

Лицо Веспы было напряженным. Он свернул налево. Грейс старалась не отставать. Над сценой висело спортивное табло с объявлением, что у «Вознесения» сейчас самый разгар трехнедельного ангажемента и что именно их песняки Бог держит на своем плейере.

Группа вышла на эстраду для проверки звука. Музыканты собрались в центре, коротко о чем-то переговорили и начали репетицию. Грейс с удивлением услышала, что играют они вполне прилично, правда, стихи оказались слащавыми — небеса, расправленные крылья, вознесения и ободрения. Эминем призывал потенциальную подружку «прикипеть пьяной задницей к дерьмовой взлетной полосе»; песни «Вознесения», казалось бы, диаметрально противоположные, коробили не меньше.

Исполняла песни платиновая блондинка с трогательной челкой; она пела, подняв очи к небесам. На вид ей было лет четырнадцать. Справа от нее стоял гитарист, уже похожий на рок-музыканта — с черным начесом а-ля горгона Медуза и татуировкой в виде большого креста на правом плече. Играл он жестко, немилосердно дергая струны, словно они вывели его из себя.

Во время паузы Веспа сказал:

— Это песня Дага Бонди и Мэдисон Силинджер.

Грейс пожала плечами.

— Даг Бонди написал музыку, а Мэдисон — это вон та певица — стихи.

— И для чего мне это нужно знать?

— А вон и наш Даг Бонди — на ударных.

Они подошли вплотную к сцене, чтобы лучше разглядеть ударника. Снова зазвучала музыка. Микрофон оказался совсем близко, и у Грейс тут же заболели уши, хотя в других обстоятельствах она бы только наслаждалась ритмичной звуковой вибрацией. Дага Бонди было не разглядеть за богатой установкой. Грейс подалась вперед. Закрыв глаза, Бонди с безмятежным видом «барабанил по шкурам», как они говорят. Он выглядел старше, чем другие участники группы, был чисто выбрит, пострижен под «ежик» и носил черные очки а-ля Элвис Костелло.

Внутри у Грейс что-то оборвалось.

— Я хочу домой, — сказала она.

— Знакомое лицо, не правда ли?

— Я хочу вернуться!

Ударник виртуозно «качал», совершенно уйдя в мир музыки, но отчего-то случайно повернул голову и увидел Грейс.