|
Первый в списке Абрамов, потому что он на «А». Но это только так считается, что он первый. Абрамов у нас на домашнем обучении и в классе практически не появляется. Все уже забыли, как он выглядит. Так что на самом деле первая буква в нашем журнале – это «Б». Моя буква. Я ведь Белоусов. У нас на «Б» целых три фамилии. Но моя все равно самая первая. Потому что правило алфавита переносится и на вторую букву тоже. У меня вторая буква «е», а она идет раньше, чем «о» у Бондарева и «у» у Буркиной. Вот и получается, что я всегда иду отвечать первым. А первому намного сложнее, он ведь еще не переключился с перемены на урок, и настроение у него совсем не рабочее. Да и учитель еще не устал и слушает внимательно.
Мой лучший друг Егор говорит, что я все выдумываю и что вызывают к доске не по списку. Его фамилия, мол, в самом конце алфавита, на букву «Ф» – Фомин, а спрашивают его куда чаще, чем меня. Я знаю, почему его спрашивают чаще – из за двоек и троек. И из за того, что он почти никогда не готов к уроку. Но меня то все равно вызывают первым. Особенно сейчас, когда мы перешли в пятый класс и вместо нашей доброй и терпеливой Татьяны Юрьевны получили целый отряд незнакомых учителей. У всех разные имена, характеры, требования. Мы для них тоже чужие и непривычные. Они нас совсем не знают. А когда учителя не знают, кого спросить, они смотрят в журнал. А там я, Белоусов, самый первый по списку. И вызвать к доске Белоусова намного проще, чем отыскивать среди других фамилий какого то Фомина, пусть даже с двойками. Вот и сейчас Елена Васильевна раскрывает журнал. «Елена Васильевна – русский, литература – классная». Это у меня в дневнике так записано. Не в том смысле, что сама Елена Васильевна классная, а в том, что она наш главный учитель, как бы вместо Татьяны Юрьевны. А главный учитель называется классным руководителем. Хотя, может быть, Елена Васильевна классная и в другом смысле. Мы еще не поняли. – Кто же пойдет отвечать? – говорит она интригующим тоном, и мы все как можно ниже наклоняемся над партами. Чем ниже – тем незаметнее. А кто вообще лег на парту, того, считай, и в классе то нет. Но Елена Васильевна на нас и не смотрит. Она смотрит… куда? Правильно, в журнал. – А отвечать пойдет… – она делает короткую паузу и водит другим концом ручки по списку. У меня гулко бьется сердце: только не сегодня, только не сегодня. Сегодня я не готов, даже учебник не открывал. Я выучу на следующий урок, обязательно выучу, даже два параграфа, только пусть меня сегодня не спрашивают. – Белоусов! – наконец провозглашает Елена Васильевна, и по классу проносится вздох облегчения. А я обреченно встаю. Так и знал! Ну конечно, Белоусов, кто ж еще? Я иду к доске и не знаю, как буду выкручиваться, потому что даже не представляю, что задавали. А выкручиваться и вовсе не умею. Это Егор у нас мастер на такие штучки. – Назови нам главных героев сказки, Никита, – говорит Елена Васильевна, еще раз заглядывая в журнал, чтобы вспомнить мое имя. – Какой сказки? – удивляюсь я. Корцева на передней парте раскрывает учебник на нужной странице, а ее сосед Бондарев начинает громко шептать: – «Царевна лягушка», «Царевна лягушка». Я в замешательстве смотрю на него и молчу. Что он такое говорит? Разве нам могли задать сказку «Царевна лягушка»? Это в пятом то классе! Скорее всего, Бондарев издевается, хочет, чтобы я опозорился перед классом. Но почему? Вроде бы ничего плохого я ему не сделал. Если бы это сказал Егор, я поверил бы ему сразу, в ту же секунду. На Егора можно положиться, он никогда не подведет. Но Егора сегодня почему то нет, его первая парта в третьем ряду пустует, и надеяться не на кого. Вместо того чтобы думать о деле, я стою и вспоминаю, чем мог обидеть Бондарева. |
