Изменить размер шрифта - +
.

– Представляю, – откликнулась Маруся. Она ополаскивала под краном большую расписную супницу.

– Сейчас самое первое дело, – продолжала Агриппина, – ничего не уметь. Это очень модно. Вот если ты ничего не умеешь, значит, ты правильный человек!.. Считается, что за тебя всё должна уметь прислуга, что ли!.. Не знаю, – она пожала совершенными плечами, – бабушка всю жизнь с домработницами прожила, а всё умеет. Даже шапки шить! Она мне прошлой зимой просто чудную шапочку сварганила!.. Купила норку, голубую, красивую, и за один вечер изобразила шапку, знаешь, такую кругленькую, как в пятидесятых у Одри Хёпберн. Ты в курсе, кто такая Одри Хёпберн?

– Конечно, в курсе, – возмутилась Маруся, которую Гриша то и дело таскал в Кинотеатр повторного фильма в высотку на Котельнической.

– Вот и молодец, – похвалила Агриппина, оглядываясь, что бы ещё сунуть в посудомоечную машину.

…Если бы я была такой, как она, расстраивалась Маруся, деловой, хваткой, хозяйственной и при этом прелестной, папа был бы всегда доволен. Он же вечно недоволен, я его раздражаю. Ещё бы!.. Я медлительная, неловкая, фаршированный перец у меня то и дело пригорает. И ещё я копуша, собираюсь долго и часто опаздываю, в облаках витаю. Как же мне стать совершенством во всех отношениях, как эта самая профессорская внучка?..

Никак. Никак не стать.

Когда они с совершенством вернулись на террасу, профессор Астров рассказывал Грише о Басалаеве, и Маруся навострила уши. Гришка молодец, она-то уж было решила, что он давно позабыл, зачем они приехали на улицу Большую Коммунистическую, разве только затем, чтобы насос чинить!

Профессор был сдержаннее внучки, о том, что Басалаев «дрянь-человек», не упоминал, но всё равно выходило: Юрий Фёдорович – личность странная и неприятная. Зато академик Воскресенский – редкий умница и настоящий учёный.

– Альпинист, – словно стремясь добавить к нарисованной картине ярких красок, хвастливо говорил профессор про Воскресенского. – Лыжник неплохой!.. Это мы с Коганом его приохотили, доложу вам без ложной скромности. Мы в молодости отчаянные альпинисты были, и Мишку стали с собой брать, как только он в аспирантуру поступил. С тех пор и ходит в горы. Из всех нас, конечно, с Коганом никто не сравнится, но Миша мог бы и посоревноваться.

– Это тот самый Коган? – спрашивал Гриша. – Автор «Теории ламинарно-турбулентного перехода»?

– Ну, какой же ещё, Григорий? Он и есть!..

Марусе очень хотелось расспросить старика про «викторианский роман» и страдалицу Марго, которую уфолог Басалаев почти уморил, но она не знала, как подступиться.

– А они с Басалаевым дружили? Я не пойму что-то.

Старик сморщился, как будто вместо водки хватил уксусу.

– Ну, в институте дружили, а потом раздружились.

– Почему? Во взглядах на науку не сошлись?

– Во взглядах на девушку сошлись, – буркнул Астров. И продребезжал козлиным тенором: – «А если случится, что он влюблён, а я у него на пути, уйду с дороги, таков закон, третий должен уйти».

– Дед, не пой, от твоего пения цветы вянут и собака воет.

Быстрый переход