Я видала! Он и не заметит! А Ленке-то какое облегчение! Гора с плеч! Ты только подумай! А может, он еще и ребенка признает под это дело, а, Оль?
— Тетя Фая! — оглянулась на дверь Ольга. — Да если Ленка узнает…
— А зачем ей знать? — удивилась Фаина. — Мы ей ничего не скажем. Получится — хорошо, а на нет и суда нет.
— Если Ленка узнает, она нам этого никогда не простит!
— Бедная, но гордая, — понимающе покивала Фаина. — Только ей сейчас о детях надо подумать. Их гордостью не накормишь.
— Ну как же… Я даже не знаю… Можно, конечно, попробовать, поднять историю болезни, посмотреть адрес. А если он не поверит? Он, может, и разговаривать с нами не станет!
— А чего ему с нами разговаривать? Мы на него Палыча натравим. Он мужик правильный. Вот пусть своему приятелю мозги и прочистит.
— Викентий Палыч?! Я к нему не пойду! Я даже не знаю, как ему и сказать…
— Не ходи, — разрешила Фаина. — Я сама пойду. Я и как сказать знаю, и терять мне нечего…
15
Викентий был мрачнее тучи. С его приближением все разговоры мгновенно смолкали и медперсонал, как пугливые мыши, разбегался в разные стороны — кто куда. Больные в тихом ужасе замирали под его тяжелым взглядом, послушно выполняя отрывистые команды, как солдатики на плацу.
— Викентию Палычу отвечать надо быстро, — шутили практиканты, но остроты стихали, едва грозный профессор появлялся в пределах видимости.
Доктор Черемушкин, которого Викентий прямо в гипсе заставил встать к операционному столу, с трудом выдержав полуторачасовую экзекуцию, поставил шефу окончательный диагноз: весеннее обострение. И «травма» единодушно согласилась — совсем озверел начальник, кидается на людей как пес цепной.
Не боялась заведующего только Фаина. Впрочем, она давно уже никого и ничего не боялась, жила по принципу «Господь либо выручит, либо выучит». А чего ж в таком случае и бояться? Живи себе да радуйся, постигай науку бытия.
— Здорово, соколик! — сказала санитарка, распахивая дверь начальственного кабинета, и лучезарно улыбнулась в ответ на хмурый профессорский взгляд. — Чего глядишь, будто три дня не евши?
— Чего тебе? — набычился Викентий. — Поговорить захотелось?
— Захотелось, — не стала отрекаться Фаина. — Больше-то мне не с кем. Только с тобой…
— Настроение хорошее? — догадался Викентий. — Так я быстро… поправлю.
— У тебя не заржавеет, — согласилась Фаина. — Да ты меня глазами-то не пугай, я уж пуганая. Не знаю, чем уж ты так маешься которую неделю, а только пора бы остановиться. Гляди, сколько ты народа вокруг себя баламутишь! А в Библии сказано: «Вы в ответе за малых сих». Это, стало быть, начальники за подчиненных.
— Я Библию не читаю, — отмахнулся Викентий.
— Это, конечно, не Донцова, — согласилась Фаина. — В троллейбусе не полистаешь — не так увлекательно. Но ты все же загляни когда-никогда, очень тебе советую. Многие, не глупее тебя, через эту книжку другими глазами на мир глядеть стали.
— Слушай, Фаина, чего тебе от меня надо? — устало спросил Викентий.
— Много надо, Палыч, ой, много! Ведь ты за своими напастями ничего вокруг не замечаешь. А у нас худо. Помощь твоя нужна.
— У тебя есть пять минут. Коротко и ясно, без подробностей и предисловий. Самую суть.
— Э нет, соколик…
— Не называй меня соколиком! — взорвался Викентий. |